Инстинкт заключенного. Очерки тюремной психологии - Михаил Гернет

Из этого изложения учения сенсимонистов мы видим, во-первых, что они относили преступление не к злой воле преступника, но смотрели на него, как на необходимое последствие всего политического и социального устройства государства; во-вторых, подвергали беспощадной критике действовавшие уголовные законодательства и борьбу с преступлениями только наказаниями; в-третьих, придавали решающее значение в борьбе с пороками и преступлениями реформам социального характера и особенно останавливались в значении мер воспитательного характера.

В одно время с трудами С.-Симона появлялись во Франции же работы Фурье. Первая его работа: «Theorie des quatre mouvements», появилась в 1808 году[145]. Первое из этих quatre mouvements он называет mouvement social, второе — animal, третье — organique и четвертое — materiel. Mouvement social — объяснение законов Божеского управления социальными организмами, mouvement animal — объяснение законов, по которым Бог распределяет страсти, инстинкты всем существам мироздания.

Раскрытие этих законов и их изучение привело Фурье к его знаменитой теории фаланстеры или фаланги. Фалангой назывался тот военный строй, благодаря особенностям которого Александр Македонский завоевал большую часть мира. Фурье назвал фалангой тот свой новый социальный строй, которым он думал победить все мировое зло, все пороки, все преступления и дать страждущему человечеству счастие в т. н. фаланстерах, т. е. огромных зданиях, предназначенных для общей жизни в них 2.000 мужчин, женщин и детей. Здесь общие столовые, кухни, по отдельные и притом различные квартиры. Работники получают здесь 5/12 продукта труда, представители капитала — 4/12 и представители таланта — 3/12. «Это не коммунистический строй, — говорит Considerant в своих публичных лекциях, посвященных изложению доктрины Фурье[146], — где однообразно звучит все одна и та же нота, где нет никакого места индивидуальному развитию, но музыка, где множество голосов согласованы в чудную гармонию». В своих лекциях Considerant подробно останавливался на доказательствах невозможности в фаланстере воровства, этого наиболее часто совершаемого преступления. Оно будет невозможно прежде всего потому, что никто не будет страдать от бедности, — мы не будем там видеть человека, этого царя мироздания, как теперь, в рубище, голодного и больного. Но кража будет невозможна и потому, что не будет места для сбыта краденого: в фаланстере жизнь у всех на виду и продать никому нельзя, так как право продажи и покупки остается только за фалангами.

Фурье страстно хотел на опыте доказать правильность своей основной идеи, ручался за успех и, нуждаясь в средствах для постройки фаланстеры, объявил, что лицо, желающее дать средства на опыт, может видеть его ежедневно в определенный час. Десять лет, изо дня в день, он ждал этого прихода и умер в 1831 году, не дождавшись. A несколько лет спустя другой энтузиаст, Gäbet, может быть отчасти из желания видеть хоть немного приближенными к живой действительности, свои утопические мечтания, облек свои общественные и политические взгляды в форму романа «Voyage en Jcarie» 1845 г. Основная тенденция этого романа выражена в словах, напечатанных на первой заглавной странице: «tous pour chacun, chacun pour tous. A chacun suivant ses besoions, de chacun suivant ses forces»[147] etc. Автор рисует счастливую страну Икарию, где будто бы уже проведены в жизнь эти принципы. Жизнь икарийцев — полная противоположность нашей: «для нас, — говорит автор в предисловии, — чем более мы изучаем историю, тем мы глубже убеждаемся, что неравенство есть причина бедности и богатства, всех пороков, рождающихся один из другого, жадности и честолюбия, зависти и злобы, несогласий и всяких войн, одним словом, — всех зол, тяготеющих над отдельными лицами и пародами»[148].

В нашу задачу не входит передача подробностей нового строя Gäbet, где он предусматривает все, начиная от одинакового у всех платья, для избежания зависти и кокетства, и кончая подробностями демократического правления страны. Для нас только важно отметить, что в этом новом обществе должны, в силу самого социального строя, по убеждению Gäbet, исчезнуть не только преступления, но и детские ссоры: «vol — іmpossible! Banqueroute, fausse monnaie — impossible! Point d’interet pour le meurtre! Point de motifs pour l’incendie, les violences, les injures meme! Point de cause pour les conspirations!» Великими преступлениями, grands crimes, оставшимися в этой стране, считаются нерадение в работе, замедление в ее исполнении и клевета. У икарийцев нет надобности, — говорит Кабэ, — в суде в том его виде, как он существует у нас; у них нет «этих палачей-судей в красных мантиях, чтобы скрыть пятна крови, которой они забрызганы». Судьями икарийцев является само общество. Если совершено преступление в мастерской, судят работающие в ней; совершено оно в столовой, судят обедающие в ней. Самое позорное преступление — клевета, но, благодаря воспитанию, чувству братства в гражданах, она — редкое явление в жизни икарийцев, и за последние 20 лет не было еt случаев. Наказания в Икарии «ужасны»: опубликование отчета о разборе дела в общегосударственной или местных правительственных газетах с указанием или без указания полностью фамилии преступника, исключение из общественных мест, лишение некоторых прав в мастерской, но нет тюрем[149].