Зов Пятиликого. Эхо грядущей бури - Андрей Емелин

Коснулся мошны, но вспомнил, что взял с собой только золото, а таких денег было жаль, потому оставил вопрос без внимания, двинувшись в сторону Алой стали.

Спутать лавку с чем-то иным было сложно – гладкий темный камень фасада венчался неизменно красной черепичной крышей, никак визитная карточка семьи Альфар. С одной стороны от здания тянулся забор, но не металлический, как возле их особняка, а глухой, из того же материала что и стены. Чуть позади из трубы чадил дымок, стало быть, и впрямь там же имелась мастерская.

Я уже находился шагах в десяти, как вдруг из-за угла выехала карета, запряженная четверкой вороных лошадей и возница завернул к лавке.

Решил посторониться, разглядывая экипаж. Черная, будто ночь, кабинка с золотистыми балюстрадами под красной как кровь, крышей, а позади, держась за выступающие из корпуса ручки, едут стражники. Надо быть идиотом, чтобы не догадаться, кто может находиться внутри.

Само посещение лавки вовсе не казалось мне безрассудной идеей. В конце концов, облик Пятиликого мало кому известен, да и убивать меня раньше срока не планируют. И все же встреча с глазу на глаз с паном Кесарем Альфаром виделась абсолютно лишней, обещая мало приятного.

Повозка остановилась передо мной, после чего стражники бойко спрыгнули да принялись открывать хозяевам двери. Старый, но очень ухоженный возница с забранными в хвост волосами, взглянул на меня презрительно, словно сам являлся главой опасного семейства и сплюнул на мостовую.

Отлично. И что теперь делать?

Как не привлекать внимания, но при этом не заходить внутрь? Не спрашивать же право, мол не здесь ли, уважаемый, располагается лучший бордель Льхона? Хотя, загляни в лавку сестры Альфар, сам себе я ответил бы на этот вопрос утвердительно.

– Чего надо, плюгавый? – бросил возница, прервав затянувшуюся паузу.

Выручайте пассажиры.

Я развернулся и пошел обратно.

Мысленно при этом ударил себя по лицу. Ну благо, что не дернуло отправиться ползком.

Чтобы как-то реабилитироваться решил подойти к нищим. Вместе с ними теперь находился ребенок – девочка лет четырнадцати, с длинными золотистыми волосами, почти как у Миаланы, только немного вьющимися, сидела на коленях у старика, и, обвив его ручкой, прижималась к груди. Оказавшись ближе, понял, что возможно она и чуть старше, но выглядит не по возрасту из-за страшной худобы, впрочем, даже это не портило милого личика с большими зелеными глазами. Вырастет очень хорошенькой.

– О чем вы говорили? – произнес я. – Не услышал.

Старик наклонил голову и что-то шепнул девочке на ухо.

Она явно смутилась. Взглянула на меня, будто извиняясь, и протараторила:

– Добрый пан, дайте пожалуйста монетку, мне на хлебушек не хватает, – после отвернулась, не ожидая услышать ответа.

Нищие, впрочем, смотрели на меня с надеждой, тремя парами голодных, не очень трезвых глаз.

– Ну да. На хлебушек, – буркнул я с усмешкой и отправился дальше по площади.

Перебивая вонь, откуда-то неподалеку слышался запах сдобы. Найти его источник не составило особого труда, однако лавка уже закрывалась.

Пришлось немного повздорить с пекарем, чтобы отложить завершение работы. В итоге тот язвительно сообщил, дескать, сдачи выдать нечем. Потому, чертыхаясь, взял сколько мог унести на целый проклятый золотой.

Доволен Бернанс? Надеюсь, что даже очень.

Нищие оставались на месте.

Пока подходил, услышал эмоциональный разговор, но при моем приближении голоса стихли.

Сел на единственное свободное место справа, положил перед собой рюкзак, доверху набитый всевозможной выпечкой, да поставил рядом пару кувшинов с молоком. Меч при этом достал, расположив между ног.

– Угощайтесь. Особенно ты, – кивнул я удивленной девчушке.

Старик с костылями, первым пришедший в себя от такой неслыханной щедрости, тут же ухватил оба кувшина и произнес:

– Яла, а ну-ка, в дом снеси! И вот это тоже! – он передал девочке молоко и принялся запихивать ей за рубашонку выпечку.

– Чего-это так много себе берешь? – возмутился сидящий посередине, уже уплетая сдобный лаваш. Он выглядел самым не трезвым, и едва открывал рот, сразу же тянуло перегаром.

– Ребенку расти надобно, – ворчливо отозвался старик.

Яла радостно отправилась внутрь полуобвалившегося дома, с трудом удерживая в руках увесистые кувшины.

«Как бы ни уронила» – мелькнула в голове мысль и тут же услышал, приглушенный звон чего-то бьющегося об пол.

– Вот она жадность твоя, Хидэк! – язвительно бросил пьяный. – Будете теперь молочко свое с пола слизывать.

Старик насупился, но ничего не ответил, а я прикинул во сколько мне обошелся этот кувшин, при сравнении с общей суммой покупки. Выходило, что не меньше трех серебряников.

Тот нищий, что сидел возле меня, отчего-то к еде не притрагивался.

– Спасибо, тебе, мил человек, – произнес старик, дожевывая сладкую лепешку. – А мы тут в аккурат о добрых делах ведь говорили! О том, что пан Ладмир покойный надеждою нашей был, благие вещи совершить собирался.

– Это что, например? – поинтересовался я.

– Известно, что! Давно пора с Каганатом вражду прекращать. Разве же это дело? Одним ведь народом прежде были, а теперь чего? С тех пор как Април взбунтовался, уж два раза наша армия его осаждать пыталася, а оба раза бита была. В первый раз потерял я младшего сынка, во второй уж и старшего. Только внучка на шее осталась, мамка-то ее еще при родах душу Богу отдала, – он закинул в рот остатки лепешки, продолжив говорить и жевать одновременно. – А енто ведь притом, что каганатская армия, считай, на войну-то и не явилась.

– То есть?

– А вот то и есть. Говорят, только трибушплеты их окаянные лупили.

– Требушеты, – важно поправил его пьяный.

– А я чаво сказал? Ну так вот как осадный лагерь наши ставили, начинали бить они оба раза, и били от самого горизонту, из-за леса часть, а часть из-за реки. Видать зачарование шибко хитрое, у нас так далеко и точно не умеют. В итоге тех, кто все же штурмом пошел да до стен добрался, там и приняли, а кого побежал, уж конница из Априла догнала. Вот тебе и повоевали. И кому енто было надо?

– Ясно кому! Каганату, – со злостью бросил сидящий рядом со мной.

– А вот не-е-ет! – погрозил ему старик кривым пальцем. – Я ведь из ума-то пока не выжил. Каганат после Восстания Вольных городов чего сделал? А ничего! Войны нам не объявлял, торговли не прекратил, а сказал, мол, хотите отдельно жить, так и пес с вами. Но ведь нет же! Надо было королю проклятые порядки Имперские возвращать, над верою глумиться, да язык всем единый навязывать?

– В одном ты, конечно, прав, – вновь произнес тот,