Диалоги пениса - Поль Авиньон

Настало лето, вторая половина воскресного дня обычно посвящалась загоранию на большом пляже в Си-Фур, в нескольких километрах от Марселя. Жан Мишель никогда не купался, уверяя, что ненавидит окунаться в морскую воду. Однако любил устраиваться поближе к прибою, лежа на животе, с неизменной черной кожаной сумкой вместо подушки. Он болтал с Фабьенной или играл с ее дочкой. Главным же образом, он читал, причем все, что попадалось под руку: женские иллюстрированные журналы своей спутницы, книги и журналы по технике, которые приносил сам. У Фабьенны этим летом не было отпуска, и они остались в Марселе.

К концу августа Фабьенна мило посмеивалась над Жаном Марселем — от лежания на пляже животом плашмя, укнувшись носом в свое чтиво, он стал напоминать мороженое на палочке, покрытое двумя глазурями. Шоколадом на спине и ванилью на животе!

В то сентябрьское воскресенье Жан Марсель отправился на поиски настоящего мороженого для девчушки. В его отсутствие маленькая игрунья запускает в свою мать полную лопатку песка. Фабьенна шутливо ругает ее, требуя грозным голосом поцелуя прощения, и тут замечает, что большая часть песка попала в щель неплотно закрытой сумки Жана Марселя. Она кладет сумку на колени и, без всяких задних мыслей, желая очистить внутреннее содержимое от песка, опорожняет ее. И тут она обнаруживает завернутую в синий свитер цифровую камеру во включенном состоянии — сверхсовременную, последний крик моды. В глубине сумки — искусно замаскированное черной изоляционной лентой скрытое смотровое отверстие, не препятствующее попаданию света на объектив. Маленький цветной экран высочайшего качества служит видоискателем, воссоздающим прекрасное электронное изображение.

Фабьенна чувствует, как у нее подступает к горлу комок. Она возвращает камеру в прежнее положение и аккуратно кладет сумку на место. Жан Марсель возвращается с мороженым, протягивая его девочке, Фабьенна наклоняется к дочке и говорит:

— Ах ты, маленькое чудовище, хочешь съесть его, наводя страх на волны?

— О да!

И вот обе они стоят ногами в воде, а Фабьенна уголком глаза наблюдает за уловками Жана Марселя. Со стороны кажется, будто он читает, опершись подбородком на свою сумку. И она, в течение двух месяцев, действительно в это верила. На самом же деле, он не отводит глаз от экрана. Судя по углу преломления и по положению предполагаемой камеры, он сейчас снимает промежность двух немецких туристок, которые, растянувшись, загорают на небольшом возвышении. А вот на их высоту прибывает другая красивая девушка в коротких купальных трусиках. Жан Марсель медленно сдвигает свою сумку, следя за новой наядой, затем возвращается к тем двум, с рукой в сумке, видимо, манипулируя переменой фокусного расстояния.

Жан Мишель так никогда и не поймет, отчего с этого дня Фабьенна резко и без объяснений прекратит с ним всякие отношения. Она сменит номера телефонов — и обычного и мобильного — более того, дважды откажется открыть ему дверь, угрожая, в случае третьей попытки, вызвать полицию.

Так снова подтвердилась давняя уверенность Жана Марселя в том, в чем не раз его убеждал еще отец: женщины — создания странные, непредсказуемые и своенравные.

Андре наклоняется к буфету в стиле рококо, стоящему в его столовой, достает оттуда темную бутылку и, откупорив ее, принюхивается.

— Гм! Распробуй-ка это. Портвешок я привез этим летом — просто блеск! Ничего общего с тем, который продается здесь.

Он усаживается поудобнее и щедро наливает Жанжану полный до краев стакан.

— Португалия чудесная страна. Стоит посмотреть!

— Я об этом подумаю.

Андре и Жанжан дружат еще со школьной скамьи. Год от года они становятся все ближе, и теперь, когда обоим по пятьдесят, дружба их ничуть не пострадала, хотя пути их разошлись. Жанжан склонен к физическому труду, он — плотник. Причем признанный спец — организации по профессиональному обучению зазывают его наперебой, стараясь воспользоваться его опытом для подготовки молодых людей к предстоящему им выходу на рынок труда. Андре — интеллектуал, руководящий работник научно-исследовательского института. По игре случая, и жены их, Франсуаза и Мартина, вместе работают в мэрии.

— Жанжан! Что за кислая физиономия… Хочешь мне что-то сказать!

— Да, хотел попросить тебя выдать мне авансом 3 000 франков… Получается где-то 450 евро. Ах, опять я вляпался в историю!

— Все никак не остановишься… Ну ты даешь! До сих пор?

— Никак. Мне просто деваться некуда. Современные девчонки — это финиш, поверь мне! А эта — вообще настоящая секс-бомба!

— Старый хрен! Ты что, не можешь предохраняться? Выбирай тех, которые глотают пилюли, или уж не знаю что! Это уж слишком… Совсем размагнитился!

— Разве предусмотришь заранее! Я шел туда не затем, чтобы шишку шлифовать. Она сама на меня набросилась. Нет, правда, клянусь! Ты бы ее видел! Двадцать лет! Брюнетка, высокая, крепенькая, стройная, как деревце. А потом эти глаза! Ими она меня напрочь охмурила…

— Вот никогда бы не подумал, что столько мокрохвосток мечтают ощутить всю прелесть плотницкого искусства. Пора мне заняться собственной переподготовкой.

— Раньше я и сам бы в такое не поверил.

— Ай-ай-ай! Жанжан! Сколько уже набирается…? Десятый раз, не меньше? Не считая тех, которые от тебя не подзалетают.

— Что ты на меня наезжаешь? У меня живучая сперма! Но я же всегда возвращал тебе долг.

— Речь не о том! Конечно, я тебе дам, но… Рано или поздно у тебя будут большие неприятности! Обязательно! Вдруг Мартина что-то заподозрит. Нарвешься на какую-нибудь цепкую бабенку, начнет тебя шантажировать, почему бы нет?

— Именно из-за Мартины я и прошу тебя одолжить мне деньги. Она держит все счета в своих руках! Если она увидит дыру в 3000 франков, почти… черт, не знаю сколько будет в этой проклятой валюте!.. Плохо представляю, как ей объяснить, что это на аборт одной из моих стажерок!

— Ну, не знаю. Заведи себе отдельный счет. У меня уже сто лет такой!

— У вас с Франсуазой каждый завел себе свой счет с самого начала. А если мне взбредет в голову этакая блажь сейчас, она сильно насторожится…

— Хотя ведь так гораздо практичнее! Ну, ладно, хорошо… Только будь поосторожнее, хрен поганый!

— Чтоб я сдох! Ну что? Могу я рассчитывать на тебя или нет?

— Завсегда.

— Ты ничего не ляпнешь Франсуазе!?

— Ты за кого меня держишь? Ясный перец, нет.

Девяносто три весны отзвенели у изголовья этой кровати, занимающей почти всю тесную каморку, в которой сейчас плачет Онорина. Что нового сообщит ей очередной день рождения о мире, в котором она перестала что-либо понимать? Единственное, чего ей хочется, — умереть. Уснуть и больше не просыпаться.

И этот оглушительный стук в дверь!