Длинная Серебряная Ложка - Кэрри Гринберг

Но случай с доктором — это последняя соломинка, которая переломала спины всему каравану! До сегодняшней ночи она была уверена, что контролирует себя. Страшно подумать, что могло произойти, сделай она лишний глоток! А ведь это мог быть любой знакомый человек — другая медсестра, или та же Кармилла, или еще раньше… собственно, из-за этого страха ей и пришлось бежать.

И еще раз придется.

Вампирша вытянула руку, надеясь поймать хотя бы дуновение ветерка. Согласно фольклору, ветер доносит ваши слова до сверхъестественных существ. Бывало, в ненастную погоду она могла такого про себя наслушаться, что потом еще долго уши горели.

Безветренно. Но фроляйн Лайд все равно задрала голову и прокричала.

— Виктор! Приди же ко мне, победитель! Забери свой трофей! Видишь, я такая же, как ты. Такая же тварь. Я больше не прячусь, хотя от тебя попробуй спрятаться! Ну же? Тебе нужна только я, вы ведь так договорились! Да или нет?! Это означает, что ты больше никого не тронешь, или я чего-то недопоняла? — ответа не последовало, да она и не рассчитывала. — Виктоооор! Неужели у тебя совсем не было детства, раз ты до сих пор не наигрался? Мы тебе не солдатики, мы жив… какая разница, что неживые! Все равно так нельзя… Когда, серафим тебя побери, когда? Когда ты наконец меня заберешь?!

Ничего. Только ночь подмигивала ей фонарями сквозь рваную вуаль тумана и тихо над ней насмехалась.

Masquerade! Hide your face,

so the world will never find you!

«Phantom of the Opera»

Вы еще помните бедного клерка? Того самого, на которого ни за что ни про что свалилось целое состояние? Вот он стоит у двери в свою квартиру, робко стучится и на пороге появляется молодая жена, с лицом опухшим от слез. Прежде чем она успеет разразиться упреками, он закрывает ей рот поцелуем и гладит по выступающему животу. А тот второй, оставшийся позади, еще долго будет глядеть в камин, пока пламя не истончится, а дрова не превратятся в головешки, подернутые белой золой. Он вспоминает, как именно начиналась наша история. Точнее, наша сказка.

А как, кстати?

Как вообще начинаются сказки? Быть может, их основой служит классовая борьба, раз уж так часто мы встречаем в них и жадных дворян, которые остаются в дураках, и простолюдинов, хитрых и удачливых?

Или сказки возникают из культурных запретов, как то: не разговаривай с незнакомцами, не хватайся за чужое веретено, а то подхватишь какую-нибудь заразу, и не вертись, ради бога, а то прямо сейчас из-под кровати вылезет чудо-юдо и утащит тебя с глаз долой!

Или же они развились из древних ритуалов, посвященных богам от которых в нашей общей памяти остались лишь безымянные формы? Быть может, сказки уже заложены в нас при рождении, и год за годом они прорастают, изменяя нас, превращая перипетии наших жизней в узнаваемые мотивы? Быть может, это они нас рассказывают?

Или всему виной воображение, та сила, что заставляет разглядеть в грозовом облаке силуэт летящего дракона?

На эти вопросы трудно дать однозначный ответ.

Но наша сказка — жестокая, как и подобает настоящей сказке — действительно возникла из реальности.

Реальности, которая выглядела вот так:

В тот погожий ноябрьский день 1793го года чета де Морьев наконец решила отправиться в Руан. Виконтесса Женевьева де Морьев подготовилась к путешествию со всей тщательностью, присущей ее деятельной натуре. Поскольку слуг она разогнала еще загодя, чтобы не дай бог не донесли, делать все приходилось самой. Но это ее нисколько не смущало. Вчера вечером она приготовила дорожные платья, а сейчас собирала корзину — фляжка молока, несколько печеных картофелин да булка хлеба. Удивительно, как ей вообще удавалось раздобыть хлеб. Хотя булочные открывались только в 6 утра, очереди к ним выстраивались еще с полуночи. Поговаривали, что скоро очереди будут разгонять, а хлеб так вообще выдавать по талонам. Но виконтесса де Морьев и тогда нашла бы как выкрутиться. Какие все таки живучие создания эти женщины!

Виконт подавил волну тошноты, когда супруга схватилась за хлеб грязными, заcкорузлыми руками. Она специально не мылась две недели, чтобы получше слиться с чернью (правда, парижане в те годы отнюдь не брезговали гигиеническими процедурами, но виконтесса во всем была перфекционисткой — сказала чернь, значит будет чернь.) Конспиратор доморощенный! Ей бы в дворцовых переворотах участвовать, да жаль королей на ее век не хватит — всех и без нее перебьют. Де Морьев чувствовал, как в нем растет обида на жену. В то время как все умные люди давным-давно сделали ноги из Парижа, они застряли в этом треклятом городе, потому что на шее у них жерновным камнем повисла сестра Женевьевы, монахиня-урсулинка. Когда распустили монастыри, ей пришлось вернуться в Париж, где она долго умирала от подхваченной в дороге простуды, но все больше от нервного потрясения. О том, чтобы бежать вместе с тяжелобольной, не было и речи. Виконтесса же наотрез отказалась ее бросать. Но вот уже неделю монахиня играла на арфе в райских кущах, а у четы де Морьев оставался последний шанс. Женевьева узнала, что о них уже начали наводить справки. Положение усугублялось и тем, что кузен виконта сейчас обретался при английском дворе и при каждом удобном случае бахвалился, что он-де собственноручно вздернет Робеспьера[18]на столбе. Иметь родственников-эмигрантов само по себе было преступлением, а уж таких говорливых — и подавно.

Женщина накрыла корзину льняным платком и любовно по нему похлопала, затем посмотрела на мужа, сузив глаза.

— Как тебя зовут?

— Мадам, разве мы не представлены друг другу? — виконт картинно вздернул бровь.

— Виктор, не валяй дурака!

— Как прикажешь, — ухмыльнулся он и заученно отчеканил. — Прозываюсь я Жан-Батист Бувье, по роду занятий водонос, родом из города Парижа.

— Как зовут меня?

— Мари Бувье. Самая очаровательная прачка во всей Франции, — Виктор де Морьев отвесил ей изысканнейший поклон.

— Хватит, а? Так. Куда мы направляемся?

— В Руан, навестить твою кузину, которая при смерти от родильной горячки.

Женевьева поощрительно кивнула и приготовилась задать самый каверзный вопрос.

— Какое сегодня число?

— Двадцать четвертое ноября…эээ… но это по старому стилю! А на самом деле третий день фримера второго года Республики[19]

Виконт вытер пот со лба. Так тщательно его не экзаменовали даже для Первого Причастия. Улыбнувшись, виконтесса прошлась вокруг мужа, оглядывая его придирчиво, как капрал рекрута.