Осада Будапешта. 100 дней Второй мировой войны - Кристиан Унгвари

То, что там случилось на самом деле, теперь уже никогда не удастся выяснить. Наиболее вероятной версией является то, что рассказ Литтерати-Лоотца является неверным с обеих точек зрения, хотя, конечно, джип мог и подорваться на мине.

Группе под командованием второго парламентера капитана Остапенко поначалу больше сопутствовала удача. Несмотря на то что они двигались под огнем, никто не был даже ранен, так как пули ложились у ног парламентеров. Со второй попытки им удалось выйти к немецким позициям, не получив ни царапины. Начальника разведки 318-й дивизии майора Шахворостова успели проинформировать по телефону о гибели первой миссии капитана Штейнмеца, но он не остановил группу Остапенко.

Старший лейтенант Николай Феоктистович Орлов, сумевший выжить в той неудачной миссии, подробно доложил обо всех обстоятельствах случившегося. Немецкие солдаты завязали парламентерам глаза и отвели их на командный пункт 8-й кавалерийской дивизии СС, располагавшийся на горе Геллерт. Вежливо представившись, Остапенко вручил ультиматум самому старшему по званию офицеру, который немедленно связался с Пфеффером-Вильденбрухом. Затем Остапенко провел здесь почти час, непринужденно беседуя с офицерами штаба. После того как Пфеффер-Вильденбрух ответил на ультиматум отказом, группа парламентеров начала выдвижение обратно. «Когда Остапенко сложил конверт обратно в полевую сумку, подполковник предложил каждому из нас по стакану содовой воды, — вспоминает Орлов. — Мы с благодарностью приняли угощение и до дна выпили воду, чтобы промочить пересохшие глотки. Немцы снова завязали нам глаза и, взяв за руки, вывели из помещения. Они снова посадили нас в машину, и мы тронулись обратно». Вскоре делегация доехала до немецких позиций, где их встретил шарфюрер СС Йожеф Бадер, унтер-офицер 8-й кавалерийской дивизии СС, который вспоминает:

«Мой командир приказал мне доставить делегацию обратно на ничейную землю, где я уже встречал их. Мы пошли пешком. Чем ближе мы подходили к нашему переднему краю, тем более интенсивно русские обстреливали нас снарядами, хотя всего несколько часов назад огонь их артиллерии полностью прекратился. Теперь они снова обрабатывали наш передний край. Я предложил советскому капитану, который безукоризненно владел немецким языком, сделать остановку и переждать, пока не прекратится огонь артиллерии, и уже затем продолжить путь. Я также добавил, что не могу понять, почему их солдаты так активно обстреливают наши позиции, хотя они и знают о том, что их парламентеры все еще не вернулись. Но капитан ответил, что у него прямой приказ вернуться со своими людьми как можно скорее. Я приказал группе остановиться, снял с них повязки и заявил им, что не имею намерений совершить самоубийство, поэтому не пойду дальше. Я проследил, как они переходят через нейтральную полосу. Могу с уверенностью заявить, что с нашей стороны никто не стрелял. Мы полностью прекратили огонь, и было слышно только, как вокруг рвутся снаряды противника. Группа начала пересекать небольшое открытое пространство. Когда они удалились примерно на 50 метров, рядом разорвался снаряд. Я тут же упал прямо на живот. Когда я поднял взгляд, то увидел, что впереди идут только двое. Третий без движения лежит на дороге».

Примерно так же о тех событиях вспоминает и Орлов:

«Когда они перевели нас через передний край, с нас сняли повязки и мы пошли в сторону своих. На обратном пути мы двигались гораздо быстрее, чем по дороге туда. Мы прошли примерно полдороги, когда капитан Остапенко повернулся ко мне и сказал: «Похоже, мы сделали это. Нам снова повезло». Как только он произнес эти слова, прозвучали три мощных взрыва. Вокруг нас засвистели пули и осколки. Капитан Остапенко повернулся лицом в сторону немцев и упал на дорогу».

Во время интенсивного артиллерийского налета получили ранения немецкий артиллерийский наблюдатель и несколько солдат. Все говорило о том, что на какой-то из советских батарей не знали о парламентерах, хотя не исключено, что стрельбу вели венгерские зенитные орудия, которые также были развернуты на том участке. В результате обследования тела Остапенко советской стороной, было обнаружено, что он получил в спину два осколка и четыре пули. Если это действительно так, то это подтверждает версию о причастности к его смерти венгерских солдат, так как пули вряд ли могли быть выпущены со стороны советских позиций.

В любом случае ни Остапенко, ни Штейнмец и его водитель не были намеренно убиты немецкими солдатами. Наиболее вероятно то, что все эти смерти были результатом несчастного случая и легкомыслия. Нацисты несут ответственность за смерть миллионов людей, но они никогда, за время всей войны, не убивали парламентеров, прибывших к ним для переговоров.

По свидетельствам очевидцев, третий парламентер, офицер советского 30-го стрелкового корпуса, прибыл на коне с белым флагом в штаб немецкой 13-й танковой дивизии, и его отвели к его командиру генерал-полковнику Шмидхуберу. От имени своего корпуса офицер, который, как описывают, был слегка навеселе, предложил на три дня прекратить огонь для того, чтобы дать немцам возможность подготовиться к капитуляции. Шмидхубер позвонил Пфефферу-Вильденбруху и проинформировал его, что «намерен принять это предложение, чтобы выиграть хотя бы три дня передышки, которой можно будет воспользоваться для пополнения и перегруппировки войск. Командующий «крепостью» в резкой форме ответил, что об этом не может быть и речи. Русский офицер был взят в плен». О дальнейшей его судьбе ничего не известно.

31 декабря по московскому радио передали подробный репортаж о смерти парламентеров. В результате Верховное командование вермахта назначило свое расследование, результатом которого стали новые искажения фактов, помимо тех, о которых уже говорилось выше. В соответствии с комментариями Пфеффера-Вильденбруха, из армейской группы Балька в Берлин была отправлена телеграмма следующего содержания:

«В качестве парламентеров они отправили не двух советских офицеров, а четверых немецких военнопленных. Командование в Будапеште сначала приказало их расстрелять, но затем решило передать их в руки тайной фельдполиции в Вене. По последним данным, этих четверых военнопленных по каналам командования СС и полиции в Вене срочно планируют отправить в ставку фюрера для допроса. В соответствии с находящимися здесь документами, в связи с якобы имевшим место убийством делегации советских парламентеров, о чем ясно заявлялось в передаче советского радио от 31 декабря 1944 г., мы можем заявить следующее.

Отправка в город советских парламентеров, как заявляет советская сторона, на самом деле места не имела.

Мы имеем дело с так характерной для советской стороны очередной подтасовкой фактов, направленной на распространение пропагандистской лжи, лицемерного оправдания маниакального стремления Советов к разрушению и опустошению европейских городов и культурных ценностей».

Таким образом, Пфеффер-Вильденбрух отрицал даже сам факт существования официальной советской делегации, несмотря на то что он, разумеется, знал об Остапенко и, вероятно, про другие группы тоже. Он лгал вышестоящему командованию для того, чтобы прикрыть себя, так как ему было известно о том, что парламентеры находились под защитой международного права. Заявляя о том, что советская сторона прибегла к использованию в качестве парламентеров военнопленных, что было бы нарушением норм международного права уже ею, он поднял градус психоза тотальной войны настолько, что после этого говорить о капитуляции для оборонявшихся стало уже за пределами возможного. В результате сфальсифицированного донесения Пфеффера-Вильденбруха немецкое Верховное командование проинформировало всех командиров на Восточном фронте, что вся эта шумиха вокруг убийства парламентеров является не более чем измышлениями советской пропаганды. А 17 января 1945 г. в адрес командования всех «крепостей» и групп армий поступил запрет принимать советские делегации под предлогом того, что, привлекая туда военнопленных, Советский Союз отказывается от соблюдения международных норм.