Корвус Коракс  - Лев Гурский

Особый уголок был отведен эстраде: ведь без живой музыки самый крутой банкетище не более чем групповая пьянка, а с лабухами – уже культурное мероприятие. К крышке клавесина прилип ломтик карбоната, в пюпитре альта застряла полуобгрызенная куриная ножка. Сдается мне, вчера тут наяривали не Моцарта и не Гайдна.

Носитель возбужденно каркнул, обретя подлинный рай, и прямо с моего плеча воспарил над столами. Здесь-то ему будет настоящее раздолье! Старик Фишер украл дирижабль в тот малый промежуток времени, когда шумная вечеринка закончилась, а влажная уборка не началась. Ни веник-совок, ни губка-щетка-тряпка пока не стерли следов вчерашнего разгула. Повсюду еще громоздились тарелки с остатками горячих блюд, подносики с недоеденными холодными закусками, бокалы с недопитыми коктейлями и вазочки, в которых среди фантиков попадались обломки шоколадных конфет. Нашему ворону по случаю достался роскошный трофей – целая Вселенная в момент, когда она замерла на полпути между бардаком и порядком.

– Лови удачу, друг пернатый, – посоветовал я ему. – Все, до чего сейчас дотянешься клювом, будет твоим по праву победителя.

Ворон заметался по залу, не зная, чем ему заняться первым делом: то ли поскорей проложить штольню в горе мясного рулета, то ли погрузиться с головой, как в омут, в любой из десятков здешних салатов – с отпечатками лиц и без. Я же тем временем обследовал расписные шкафчики над баром, затем холодильник и убедился в скудности моего урожая. Почти все запасы успели оприходовать до меня. Мне достались только пачка иранского печенья, банка болгарского варенья, тюбик французской горчицы и перемороженные крабовые палочки (made in Anchorage, Alaska, USA) – до того твердые, что ими можно было запросто стучать на барабане.

Этими крохами особо не позавтракаешь, даже червячка не заморишь, опечалился я. Тем более если учесть неслабый аппетит Вилли Максовича. Будь мы птицами, проблем бы у нас не было, но люди, в отличие от воронов, все же не питаются объедками. Придется мне взять корзинку и хорошенько пошарить под столами – насобирать хотя бы фруктов. Они-то обычно всегда остаются внизу, их надо только не лениться искать. Как показывает скромный опыт Кеши Ломова, к концу любого банкета народ тяжел и малоподвижен, наклоняться ему западло. Что с воза упало, то и будет мое.

Я отодвинул в сторону ближайшую ко мне скатерть-гобелен с пасторальным пейзажем, присел на корточки и вытащил из-под стола нетронутую гроздь бананов. Это уже кое-что. Вдохновившись быстрым везением, я продолжил раскопки под соседней самобранкой – с рыцарями и средневековым замком. И опять удача: три яблока плюс нетронутая упаковка томатного сока. Новая находка легла ко мне в корзинку, а я, все так же на корточках, переместился к следующему гобелену – натюрморту с горшком и парой подсолнухов.

И обнаружил под натюрмортом лежащее тело.

Ой мамочки! Поспешно отпрянув, я чуть не треснулся затылком о столешницу. На покойнике были огненно-рыжий патлатый парик, красный накладной нос, кургузый канареечный пиджачок, зеленые штаны в черную полоску и длинные веселые башмаки с фиолетовыми помпонами. О том, что клоун умер, а не просто прилег отдохнуть, я догадался по его неестественной позе. В таком скрюченном виде живой человек не продержался бы и десяти секунд…

– …Ну чего ты разнюнился? Заладил, понимаешь, одно и то же: «мертвец, мертвец»! Ты кто, мужик или беременная гимназистка?

Новость о найденном мною трупе Фишер встретил с обидным равнодушием. По-моему, его намного больше огорчила моя хиленькая продовольственная корзинка. Не выпуская штурвала, старик одной свободной рукой ухитрился одновременно вскрыть банку варенья и освободить от целлофановой обертки одну из смерзшихся крабовых палок. Ее он обмакнул в самую гущу варенья, вынул, задумчиво похрустел тем, что у него получилось, и сообщил мне:

– А ничего, интересный вкус. Смахивает на мороженое… Деточка, умоляю, не надо так таращить глаза, это даже в твоем нежном возрасте вредно для зрения. Лучше вот возьми и скушай печенье.

– Но, Вилли Максович… – Я все еще не мог прийти в себя.

– А-а-а-атставить нытье! – железным голосом окоротил меня Фишер. – Помни, на войне как на войне. Поле боя не детская площадка. Мне, если ты еще не забыл, с утра пришлось кое-кого спасать, и быстро. У меня не было времени обыскивать дирижабль и проверять, остались на борту чьи-нибудь трупы или нет…

Мое лицо, наверное, выглядело таким разнесчастным, что старый разведчик добавил после паузы, уже более мягким тоном:

– Иннокентий, я тут ни при чем, слово чести. Пока ты не прискакал с дикими воплями, я знать не знал про твоего мертвого клоуна. Да и охранников эллинга я, кстати, отоварил вполсилы, без членовредительства. Им даже больничный не понадобится: два-три пустяковых вывиха, два-три зуба, а в остальном – неглубокие царапины, синяки и шишки… Эй, парень, ну почему ты такой бледный? Недолюбливаешь мертвецов, что ли?

Я удрученно кивнул. Сама мысль о полете в компании с покойником пробирала до дрожи. Мертвых я и впрямь побаиваюсь, а тут еще как назло братья Бестужевы нагрузили меня по уши своей цирковой мистикой. Скоропостижная смерть клоуна – как и кончина бегемота – в цирке считается очень плохой приметой. «Клоуны и при жизни бывают мстительны, – объяснял мне Эрик, – но уж когда коверный откинется раньше срока, будь готов к неприятностям. А если, боже упаси, беда случится на гастролях или в пути, это вообще полный армагеддон: туши свет, запасайся памперсами и молись».

Чтобы старик не высмеял меня, я не стал пересказывать ему все эти мрачные байки Цветного бульвара, а только жалобно завздыхал.

– Успокойся, я тебе помогу. – Левой рукой Фишер дотянулся до меня и похлопал по плечу. – Ты, конечно, зря психуешь из-за жмурика, но хорошо-хорошо, не трусь, избавимся от тела еще в полете… Крематория на борту случайно нет? Точно? Ты проверил? Что, и в кухне тоже? Ладно, не дергайся, я просто рассуждаю вслух. Есть и другие варианты. Пододвинь мне вон ту карту города, и вот эту линейку туда же подтолкни, поближе к центру…

Заполучив план Москвы, Вилли Максович, бросил на него быстрый взгляд и локтем прижал линейку куда-то к Дмитровскому шоссе.

– Где бы нам его скинуть по-тихому? – забормотал он себе под нос. – Где бы найти местечко поукромней?.. Та-ак… Химкинский лес нам не по пути, Битцевский парк – далековато, Москва-реку в хорошем тихом месте мы перелетели, возвращаться нет смысла… О! Давай-ка я попробую взять градусов на пять севернее и зависнуть над Останкинской Ямой. Глазомер у тебя хороший?

На глазомер я не жалуюсь, но старый разведчик упустил из виду одну важную деталь: с некоторых пор самая глубокая расщелина столицы уже не пустует. При нынешнем мэре в эту прорву закачали уйму средств из муниципального бюджета, набурили пещер под офисы, обустроили, обставили, проложили коммуникации, обогрели, снабдили лифтами и превратили бывшую Яму в деловой небоскреб навыворот. А как же иначе? Теперь в Москве даже дырки обязаны приносить доход. Представляю, как на тех, кто решил оторваться в модном останкинском кабаке «Седьмой круг ада» (350 метров ниже уровня моря), сваливается мертвый клоун. Это будет катастрофа.