Последняя любовь великого дракона - Александра Гусарова

— Амельда, притормози! — окликнул ее Петр. — Если будешь так себя вести, тебя отдадут в научный институт и отправят на опыты, как птицу, которая вдруг заговорила человеческим языком.

Страусиха резко затормозила. Мне показалось, что она чудом не перелетела через голову. Но устоять ей все же удалось.

— Я поняла, больше не буду! Когда мне вас с телом ждать? — я невольно хихикнула от такого определения Матвеева.

— Скорее сего завтра к вечеру. Но если мы не придем, значит, что-то случилось и перевоплощение откладывается на следующий день. Только тело об этом ничего не должно знать. Поняла?

— Да, Петра Дефендер! Я буду нема как проквайский уют на линьке! И буду ждать!

В этот момент страус-самец не выдержал нашего плотного общения и попытался отогнать Амельду в дальний угол. Она выкинула еще одно па и пошла, куда ее подталкивал нынешний пернатый муж.

- А теперь пришло время познакомить тебя с ключевыми моментами моего плана, — обрадовал меня дракон на следующий день. — Самое сложное в его исполнении притащить Матвеева к Амельде, да еще так, чтобы никто не видел.

Я задумалась. Честно говоря, даже не представляла, как этот пункт воплотить в жизнь.

— В каком случае этот Олег пойдет проверять птицу? — наседал на меня Петр, пытаясь мобилизовать мой мозг. Но я к такому обращению не привыкла и откровенно тупила.

— Шурочка, милая моя, любимая, давай думай! — чуть не плача попросил меня мужчина.

Знаете, есть такой анекдот про вождя народов. Он однажды на заседании сказал:

— У нас есть два первоочередных дела. Первое, расстрелять всех инженеров Путиловского завода, второе, покрасить стены кремля в зеленый цвет.

Робкий голос из зала уточнил:

— А почему в зеленый?

— Я так и думал, что с расстрелом вопросов не возникнет.

И вот также я зацепилась за одно слово, которое он произнес второй раз в жизни.

— Первый, ты меня точно любишь?

— Да, а в чем проблема? Это поможет решить нашу проблему?

— А ты можешь сказать: Шура, я тебя люблю?

— Конечно, — недоуменно усмехнулся мужчина. — Шурочка, родная моя, я тебя очень-очень люблю.

И в этот самый момент, хотите, верьте, хотите, нет, меня осенило:

— Я знаю, как реализовать наш план.

Он же весело рассмеялся:

— А я теперь знаю, как решать проблемы. Нужно просто признаться тебе в любви, как твои мозги начнут работать с удвоенной силой!

— Только чувства при этом должны быть настоящими и искренними! — подтвердила я, чмокнув его в губы.

В итоге мы договорились, что дракон придет в зоопарк перед закрытием снова. А я найду предлог отправить Машу Петухову пораньше домой.

Говорят, вселенная слышит наши желания и помогает их исполнять, если очень нужно. При этом оно не должно никому навредить. А раз пошло все как по маслу, следовательно, образ страуса Олегу Анатольевичу должен помочь. У Машки разболелся зуб, и она пораньше отпросилась с работы.

Савельева же работала в первую смену, отбывая после обеда повинность в ветклинике. Поэтому ровно без пяти шесть Петр велел прикинуться Амельде больной. Та тут же плюхнулась на бок в пыль и закатила глаза. Бедный страус- муж тут же заворковал вокруг нее, стал бегать кругами и что-то причитать. А я позвонила Матвееву:

— Олег Анатольевич! Я тут у загона со страусами. С новой страусихой что-то случилось. Она лежит в пыли и не подает признаков жизни. А не Петуховой, не Савельевой на месте нет.

— Хорошо, сейчас буду! — очень по-деловому сразу отозвался Матвеев. — И ты не уходи, вдруг помощь какая-то понадобиться. Я же не ветеринар, а всего лишь орнитолог.

Мужчина, запыхавшись, примчался через пару минут, внимательно посмотрел на безжизненное тело и резюмировал:

— Похоже, сдохла. Жаль, перспективная самка была.

Амельду до глубины души возмутило такое определение. Он тут же подняла голову и сердито зафырчала.

— Нет, живая! Надо ее посмотреть. Но как загнать страуса в вольер? Он мешать будет.

Тут, как ни в чем не бывало, появился Петр Алексеевич. Он с видом гуляющего подошел к нам и спросил:

— Шура, мы скоро домой пойдем?

Матвеев секунду смотрел на моего мужчину, а затем спросил:

— Молодой человек, ты сможешь с помощью метелки страуса в загон загнать и там подержать? А я пока это птицу посмотрю. Жалко будет, если сдохнет. Только спереди не подходи, старайся держаться сбоку или сзади.

Это была бы чистой воды авантюра: на страуса с метлой, если бы дракон не был драконом? И что при этом преследовал Матвеев неизвестно, Всегда можно свалить на нерадивого посетителя, который неизвестно зачем полез в загон. И я его еще жалела?

Только страусиный мужчина все-таки был ручным и людей особо не шугался, метлы боялся как огня и драконьей ауры тоже. О последнем факторе зам, конечно, не догадывался.

Когда страус был благополучно заперт, Матвеев зашел в загон и присел рядом с Амельдой. В страусихе, похоже, пропала великая артистка. Она приоткрыла один глаз и призывно застонала, совсем как кокотка перед покровителем где-то на улицах Парижа. Мужчина дернулся и нахмурился, не понимая, что с ней происходит.

А тем временем Петр был уже на подходе. Он шел, бормоча про себя заклинание. И когда был совсем рядом, произнес заветные: «Авель мобиле!».

Амельда дернулась. Матвеев предупреждающе зашипел, пытаясь сказать: «Осторожнее!». Но на полуслове замолчал. А затем неожиданно выпрямился, встряхнулся как-то по-птичьи и, вытаращив глаза, произнес:

— Проквайский уют, я самец!

В это же самое время страусиха резко вскочила на ноги и вновь понеслась по загону, крича совсем не по страусиному:

— А-ааа-ааа…

Причем, я заметила, что в ее манере что-то сильно изменилось. Сейчас страусиха широко расставляла ноги и бежала как-то вразвалочку, в точности повторяя походку Матвеева-человека. Затем она остановилась, подняла одну ногу, вторую. Вывернула шею и постаралась посмотреть, как выглядит сзади. Потом неожиданно вытянула шею вперед, широко открыла клюв и пошла в атаку на Матвеева-Амельду.

Я уже потянулась, чтобы дернуть Петра за рукав и указать на готовящееся кровопролитие. Но дракон лишь усмехнулся и шепнул:

— Не бойся, она сама справиться!

В моем понимании придворная дама с именем Амельда, живущая где-то во времена средневековья, представлялась мне эдаким экзотическим цветком. И даже этот самый «проквайский уют» казался в ее устах нонсенсом. Только, похоже, девушка была не из робких.

Лже-Матвеев в ответ набычился, пригнул голову и шагнул вперед на страусиху. Его глаза налились кровью. И он очень жестко, чеканя буквально каждое слово произнес: