Замуж за 30 дней - Лючия фон Беренготт

— Таблетки! — прошептал Пол мне в ухо. — Она, похоже, то вино выпила, куда я таблетки высыпал…

Я ахнула.

— Точно! Ей ведь предлагали, пока они телефона ждут…

Он тихо усмехнулся.

— Ну вот и проверим, как работает ее пойло. Интересно, она одна выпила или?..

— Что-то жарко тут… Валерия Александровна, вы не против, если я галстух сниму?

Вот и ответ.

— Гааалстук, идиот. Снимай конечно… И вправду… очень жааарко…

— А вы тоже пиджак снимите…

Секунду стояла тишина, потом кто-то присвистнул.

— Валерия Александровна, вам кто-нибудь говорил, что у вас шикарная фигура?

— Заткнись, возьми вон ту газету и обмахивай меня… Можешь рубашку снять, если жарко.

— Что происходит? — допрашивал меня Пол.

Я хихикнула.

— Они там раздеваются… И про нас, похоже, забыли.

— Быстро же работает эта хреновина… Понимаешь, что с тобой было бы то же самое?

Сглотнув слюну, я кивнула.

До нас донеслись звуки борьбы… Или не борьбы?

— Разве что не с тремя мужиками… — пробормотала я, начиная думать, что, вероятно, стоило бы вмешаться… Вдруг там ее насилуют. С другой стороны, не дай Бог, Пола укатают и на меня переключатся…

— Она заслуживает всей этой гадости, — твердо сказал Пол. — А нам пора выбираться отсюда, пока они не решили передислоцироваться в спальню.

Борьба закончилась и послышались громкие чмокающие звуки и стоны. Догадываясь, что там происходит, я помотала головой, выкидывая из нее омерзительные и в то же время будоражащие воображение картины. Не долго же Валерия Александровна сопротивлялась… А может, она же сама и «поборола» своих охранников, сойдя с ума от приправленного химией либидо.

Осторожно убрав швабру, Пол застегнул ремень и помог мне оправить одежду. Приоткрыл дверь, осторожно выглядывая. И тут же махнул мне рукой, командуя следовать за ним.

Вдвоем, мы тихонько подобрались к стеклянной двери, выходящей на веранду. И пока он, стараясь, чтоб ничего не скрипнуло, отодвигал в сторону стеклянную дверь, я, на свою беду, оглянулась. И застыла, как жена библейского пророка, превратившаяся от случайно брошенного взгляда в соляной столп.

Распластавшись животом на столе, в одном лишь лифчике, лежала моя бывшая начальница и, упоенно постанывая, принимала в рот эрегированный член одного из своих охранников — здоровенного, пузатого лба, пыхтящего и, также как она, почти полностью раздетого. Филейной частью своей «шикарной фигуры» она принимала в себя второго охранника, причем судя по углу проникновения, явно не в промежность. Чуть поодаль за всем этим развратом наблюдал в экран своего мобильника Олег — свободной рукой теребя себя за ширинку.

— Идем! — Пол дернул меня за руку, и я, хоть и с трудом, пришла в себя.

Пытаясь развидеть увиденное, я перелезла через перила веранды и прыгнула Полу в руки — тот спустился секундой ранее.

Светя впереди фонариком из его мобильника, мы быстро нашли дорогу к машине, отогнанной и припаркованной Волковым чуть поодаль, на той же улице. Пол издалека пикнул ключом зажигания и через секунду мы уже пытались отдышаться, забравшись в салон и откинувшись на сиденьях.

В полумраке он повернулся ко мне, пугая зрачками, отражающими блики огоньков с панели управления.

— Месть засчитана?

Я не сразу поняла, о чем он говорит. А когда поняла, осторожно, с опаской кивнула.

— Тогда мы едем ко мне, — не принимающим возражения голосом сказал он, и завел машину.

Белый. Цвет, о котором мечтает каждая девушка.

Белое платье — воздушное, как морская пена, и вместе с тем тяжелое, придавливающее к земле. Заявляющее о себе с каждым шагом, с каждым сантиметром, приближающим меня к алтарю — далекому и призрачному, словно мираж в пустыне.

Волоча за собой тяжелый, усыпанный камнями и шитьем шлейф платья, я иду мимо украшенных бантами скамеек церкви — не нашей, в нашей не сидят. Иду все тяжелее и медленнее, торможу на каждом шагу… подхватываю платье руками — слишком длинный подол… ловлю на себе укоризненные и откровенно презрительные взгляды гостей.

На свадьбах из разряда этой, не бывает спотыкающихся, неуклюжих Золушек. Не бывает Золушкиных смешных, деревенских родственников — разодетых в платья с Алиэкспресс и размахивающих «брендовыми» сумочками с отклеивающимися эмблемами.

На мероприятиях, которые привыкли посещать денежные мешки в костюмах и платьях от Версаче, все отлажено как швейцарские часы. Официанты вымуштрованы, бартэндеры сверкают выбритыми подбородками, к рыбе подают рыбный нож, к белому вину отдельные бокалы… Все знают, о чем, с кем и когда говорить, в самое главное, умеют, когда нужно, виртуозно говорить ни о чем. Каждое слово идеально подобрано, каждый произнесенный в честь хозяев тост меток, в тему и приправлен тонкой порцией юмора — будто этому обучают на специальных гарвардских курсах.

На фоне всего этого великолепия я выгляжу курицей, забредшей в стаю к лебедям — вроде бы тоже птица, но не ровня остальным.

Я не говорю на их языке настолько хорошо, чтобы успеть вставить нужное слово в нужный момент, и не реагирую на юмор настолько быстро, чтобы не сойти за дуру.

«She’s a bit retarded, you know…», — непонятно как слышу я шепот одного из дружков жениха, предназначенный исключительно для ушей распорядителя свадьбы.

Сам жених стоит ко мне спиной— и я не то, что не вижу его лица, не могу понять даже Пол ли это.

Хотя с какой стати моим женихом вдруг стал Пол? Когда я успела получить от него предложение и согласиться, когда улетела за океан, купила это ужасное платье? И где, черт возьми, мое обручальное кольцо?

В панике я оглядываю собственные руки — без единого украшения.

Я потеряла обручальное кольцо?! Или его у меня и не было?

Шум голосов перерастает из тактичного шепота в визгливый гомон, взвивается к кафедральному потолку церкви.

— Боже, у нее даже кольца нет! — уже не скрываясь, в открытую возмущаются гости.

— Откуда она такая взялась? Где он ее выкопал?

— Да она же проститутка! Обыкновенная шлюха! — дама в шляпке с вуалью наводит на меня мобильник и зачем-то фотографирует.

От яркого света вспышки слепнут глаза… Наступая на перед платья я теряю равновесие, вскрикиваю и лечу вперед, сминая свой роскошный свадебный наряд, отрывая от прически фату, взмахивая руками и подбрасывая вверх букет, за который тут же начинают биться какие-то девочки подросткового возраста… Все падаю и падаю, и никак не могу упасть, никак не могу достичь спасительного дна, будто подо мной разверзлась сама земля и, смилостивившись, согласилась принять, спрятать от этого позора и убожества…