Ксенотанское зерно - Константин Костинов

Вы можете думать, что ни один человек не знает ваших тайн. Просто не забывайте, что горничная, которая убирает вашу постель, на которой вы развлекались, извозчик, который подвез вас к дому любовницы, официант, который прислуживал вам за столом – они тоже люди. И у них есть глаза и есть память. И есть язык, который расскажет все то, что вы считаете страшным секретом.

– Небось и сейчас одна из них здесь гостит?

– Нет, – вздохнула служанка. – Сейчас герцог в отъезде и никаких гостей нет. Ни девушек, ни юношей… Ни даже старушек. Жалко. Иногда гостьи герцога дарят что-нибудь хорошенькое…

– Ну если хочешь, – глаза незнакомца прищурились, – я могу тебе что-нибудь подарить.

– Да-а? – Взгляд служанки стал оценивающим, тем самым взглядом, который мужчины считают призывным. – А как тебя зовут?

Она остановилась у маленькой двери, ведущей в особняк, и опустила корзину на землю.

– Руди, – улыбнулся незнакомец.

– Ну так как же ты относишься к генералу Нецу, Якоб? – Подмастерье, похоже, твердо решил вызнать политические взгляды парня и не отставал.

– Уважаемый, я же обещал подумать.

– Не-а, – улыбнулся тот из-под полей шляпы, которую не снял даже в трактире. – Ты обещал подумать, почему крестьяне не любят Гольденберга, а генерала – любят. Кстати, почему?

Якоб вздохнул:

– Это просто, уважаемый. Если коротко, генерала Неца любят за то, что он из простого народа и за то, что он навел порядок после Новой династии. И при этом не гнушается своего происхождения. А Гольденберг… Что он сделал, разбогатев? Купил титул, серебряные рудники в Рудных горах, корабли, конюшни, земли, деревни… Он гребет все, до чего может дотянуться, как горный гном…

– Неужели другой крестьянин на его месте поступил бы по-другому?

– Да дело не в этом. Гольденберг изо всех сил пытается доказать дворянам, в чей круг он вошел, что он не крестьянин. На его серебряных рудниках работники умирают в шахтах от непосильного труда. Крестьяне в его владениях работают на своих полях ночью, чтобы суметь собрать свой собственный урожай, потому что весь день уходит на барщину… – Якоб понял, что волнуется. – Генерал Нец не перестал считать крестьян людьми. Гольденберг – перестал.

– Нет! Нет, нет, нет!

– Фукс, прекрати.

– Нет!

– Я же не заставляю тебя с ним спать…

– Спать?! Да я даже приближаться к этому вонючему крестьянину не хочу!

Пауза. Тяжелый вздох.

– Фукс…

Пауза.

– Что?

– Просто найди его. Посмотри, не колдун ли он. Это он стоит за всеми происшествиями или же случайный человек…

– Да где я буду его искать?!

– Фукс…

– Ладно, ладно. Когда вы найдете еще одну магичку с возможностью поиска?

– Сама знаешь, возможности раздаем не мы.

Смешок.

– Как воевать, так все. А как тяжелая неинтересная работа – так Фукс.

Белые нити грибницы приблизились к телу Ирмы, почти коснулись кончиками кожи…

Почти коснулись.

В последний момент нити отпрянули, как будто коснулись открытого огня. Медленно потянулись, будто принюхиваясь…

Отпрянули.

Нити осторожно исследовали каждый участок кожи девушки, но нигде не дотронулись до нее.

Облако грибницы, окутавшее девушку, начало постепенно редеть, уменьшаться, исчезать. Нити одна за другой исчезали под кроватью. Не добившись своего.

На шее девушки висел шнурок с грубо просверленной медной монетой.

«Значит, не здесь. Продолжим поиски».

Рудольф-без-фамилии посмотрел на захлопнувшуюся дверь, в которой скрылась служанка. Осталось еще около десятка домов.

Бывший цу Токенблатт предпочитал свободный поиск. Кто-то лучше работает в команде, кто-то – в одиночку. Его командир цу Гроссабгрунд был достаточно умен, чтобы позволить каждому работать так, как тот посчитает нужным.

Хороший командир не указывает подчиненным путь. Только ставит задачу.

Рудольф-без-фамилии в поисках девушки Ирмы пошел от последнего места, где ее видели – от въездной башни. Там он замучил расспросами стражников, в особенности усатого сержанта, но они вспомнили, куда именно свернула карета. После этого Рудольф переоделся и начал методичные поиски. Опросив уличных торговцев, нищих, прохожих, он проследил путь кареты и установил, что она свернула на улицу Хризантем, где, по всей вероятности и оставила девушку. Осталось только узнать, какой из особняков принадлежит цу Юстусу или в каком находится девушка.

В этом доме ее не было.

Рудольф неторопливо зашагал к следующему.

До тайного особняка цу Юстуса оставалось еще три дома.

– Значит, крестьяне генерала Неца любят. А ты?

Нет, нужно сегодня же ночью, когда не в меру любопытный Подмастерье заснет, уезжать на другой постоялый двор. Или он замучает своими вопросами.

Якоб за всю жизнь не разговаривал о политике столько, сколько за последнюю неделю.

– Я, уважаемый, не люблю генерала Неца. Он не девушка, чтобы его любить. По моему мнению, правителя можно или ненавидеть, или относиться к нему безразлично. Народ, он как река. Если правитель мешает течению, народ начинает бурлить. Если не мешает – не замечает его.

– Тебя послушать, так правители и вовсе не нужны.

– А может, и не нужны.

– Ты же сын мельника, Якоб. Неужели не видишь ошибки?

– Скажи-ка, уважаемый, а ты-то почему любишь генерала Неца?

– Я? – Подмастерье заулыбался, как будто услышал то, что хотел услышать. – Я не люблю генерала.

По ночным улицам столицы, цокая каблуками по булыжникам мостовой, мимо запертых ворот особняков, мимо темных окон домов, мимо не обращавшей на нее внимания стражи, шагала девушка.

Размашистые шаги, размахивающие руки, невнятный шепот – то ли брань, то ли мысли вслух.

Худая, болезненно-тощая, большегрудая. Черный, облегающий кожаный костюм.

Огненно-рыжие волосы.

Она искала.

Якоб открыл глаза.

Ночь. Темно.

Он осторожно покосился на соседнюю кровать: там, накрывшись шляпой, безмятежно спал Подмастерье.

Отлично.

Якоб бесшумно поднялся, оделся и подошел к двери. Оглянулся – Подмастерье спал, – и, чуть приподняв дверь, чтобы не скрипнули петли, вышел в коридор.

Растолкал сонного хозяина, шепотом объяснил ему, что хочет съехать, заплатил и вышел во двор. За спиной тихо лязгнули засовы.