Вуд Джосс.Самая роскошная и настойчивая - Джосс Вуд

Алли икнула и засмеялась. Сабин – нет, мама – отомстит за нее жестоко.

– Прости меня. Прости, прости, прости. Пожалуйста.

– Пф. – В мгновение ока ее гнев сменился тревогой. – Кто тебя обидел, детка?

Росс?

Алли сунула руку ей в ладонь и положила голову на плечо.

– Я сама себя обидела. Я – мой самый худший враг.

Сабин погладила ее по голове.

– Расскажи мне.

С кем еще она могла об этом поговорить? Только с мамой.

– Между нами что-то есть, – начала она. – Нечто серьезное. Я люблю его и думаю, он тоже меня любит.

– Начало неплохое.

Алли рассеянно глянула в иллюминатор и осознала, что они уже в воздухе.

– Это безумие. Мы знаем друг друга так недолго, но он предложил… предложил продолжение.

– Молодец. И как это сделать?

Алли отстегнула ремень и подобрала ноги под себя.

– Не знаю. Я не дала ему договорить. Сказала, все, что я люблю, находится в Женеве, и я никогда не пожертвую ради него своей карьерой.

– L’imbecile[9], – заметила Сабин, хотя и ласково.

– Я знаю. Я боюсь. Я всю жизнь боюсь.

– Чего?

Как это выговорить?

– Что останусь одна. Полюблю кого-нибудь и потеряю его. Быть нежеланной. Но больше всего остаться одной. Это очень страшно, но…

– Но?

– Но едва ли не больше я боюсь быть с ним. А он думает, что я его не люблю. Я его не переубедила.

– Ты его не переубедила?

– М-м-м.

– Тогда могу только повторить, ты идиотка. – Сабин с любовью улыбнулась. – Хочешь, развернем самолет?

– Что? Зачем?

– Ну не знаю. Вернешься к нему и скажешь правду.

Алли устала бояться, но храбрости пока не хватало. Ей нужно время, чтобы все обдумать.

– Это было бы слишком легко. И не знаю, поверит ли он мне. Я думаю, мне нужно немного времени.

– Для чего?

Несмотря на боль в сердце, Алли чуть улыбнулась.

– Чтобы научиться быть хорошей дочерью, подругой, возлюбленной. Мне нужно больше слушать людей, попробовать овладеть своими страхами. Мне нужно время, мама.

Впервые она назвала Сабин мамой, и это слово оказалось таким сладким.

Судя по тому, как у Сабин задрожали губы, она тоже была растрогана.

– Если будешь слишком долго думать, рискуешь потерять его, ma petite.

– Я знаю. Но он заслуживает большего, чем полчеловека, который живет в постоянном страхе. Я вернусь к нему сильной и уверенной.

Сабин долго молчала.

– Я так горжусь тобой, очень-очень, – сказала она наконец.

– Спасибо. А теперь сделай, пожалуйста, так, чтобы мне не было больно.

Сабин пожала плечом. Очень по-галльски.

– Боль – это доказательство того, что ты способна любить. Гордись ею.

– Какой отстой, – неэлегантно заметила Алли.

Люк вставил CD в систему, и на экране замелькали кадры рекламы. Алли стояла позади всех, ее сердце готово было выпрыгнуть из груди.

Камера любила Росса. Она запечатлела и его природную харизму, и любовь к жизни. Норм проделал отличную работу, включив в рекламу безумные сценки из жизни сотрудников первого этажа РБМ, и все согласились с тем, что новую линию нужно назвать «Win!». Росс на вершине Столовой горы на закате. Росс на своем «Дукати». Каждый эпизод заставлял людей хотеть жить той же жизнью, что и он, носить такую же одежду. Словом, походить на него.

Или, в случае с женщинами, быть с ним.

«Миссия выполнена», – подумала Алли. Она находилась в Женеве уже неделю, и все это время ей казалось, что половина мозга и половина сердца остались в Кейптауне. Теперь на экране стали появляться фотографии. На одной из них Росс сидел на диване в своем кабинете и улыбался ей. Это было как раз после того, как он сказал ей, что нужно учиться доверять своим людям.

Алли распечатала этот снимок и держала его на столике у кровати. Она провела много часов без сна, просто глядя на него.

Но она не хотела всю жизнь смотреть на фотографию, когда можно смотреть на живого человека. Не хотела вспоминать его руки и губы. Ей было необходимо чувствовать их на самом деле.

Господи, она хотела жить… с ним.

Экран погас. Ее обнимали, целовали в щеки, поздравляли. Она едва слышала это.

– Я увольняюсь, – вдруг тихо сказала она. И повторила, чуть громче: – Я увольняюсь.

Люк обернулся. Разговоры сразу стихли.

– Что ты сказала?

Алли вскинула руки.

– Мне очень жаль. Очень. После всего, что вы для меня сделали. Я очень благодарна, и за работу, и за повышение, но больше не могу. Я знаю, это ужасно, время самое неподходящее, и вы все меня возненавидите, но мне нужно вернуться в Кейптаун. Я должна быть там.

Люк выступил вперед. Алли хотела заговорить снова, но он прервал ее:

– Замолчи, детка.

Она сморгнула слезы. Люк повернулся к отцу и Патрику:

– Вы оба должны мне по сотне. Она не продержалась и двух недель.

Джастин и Патрик полезли за бумажниками. До Алли вдруг дошло.

– Вы что, спорили на меня?

– Конечно. – Патрик взлохматил ей волосы.

– Как вам не стыдно! – с укоризной сказала Сабин. – Поросята.

Джастин ухмыльнулся:

– Ты тоже не невинный ангел, моя дорогая. У нас было еще одно пари.

– Et tu?[10]– ужаснулась Алли.

Сабин пожала плечами и усмехнулась:

– Мы все знали, что ты вернешься в Кейптаун, как только перестанешь упрямиться и поймешь, что тебе нужна не только карьера.

Люк, улыбаясь, засовывал в бумажник деньги.

– Насчет моей работы…

Он пожал плечами:

– Не вижу, почему бы тебе не работать из Кейптауна. Будешь приезжать сюда на недельку каждые полтора месяца или около того. У тебя прекрасная, талантливая, слаженная команда, пора начинать действительно зарабатывать те огромные деньги, что мы им платим. Создавай образы, направления и передавай им. Выбирай проекты, в которых хочешь участвовать. Управляй, делегируй полномочия, советуй. – Люк ухмыльнулся. – Чем, по-твоему, я занимаюсь целыми днями?

– Сидишь в Интернете и болтаешь со своими глупыми телками, – буркнул Патрик. – Хочу подчеркнуть, что я, будучи дизайнером, единственный, кто здесь вообще работает.