Зовите меня Джо - Пол Андерсон

Несмотря на то что переборки сильно дрожали, время от времени обшивку корабля сотрясали удары, свидетельствовавшие о том, что плотность пространства, которое пересекает корабль, постоянно меняется; казалось, все идет, как задумано, и все-таки Реймонт зачем-то пригласил Нильссона в кабинет Линдгрен.

Линдгрен, одетая в форму, восседала на своем месте за письменным столом. Она заметно похудела, вокруг глаз легли темные тени.

– Неужели нельзя было подождать, пока мы не переберемся через эти преграды, констебль? – спросила Линдгрен сердито и устало.

– Думаю, нельзя, мадам, – ответил Реймонт. – Если случится что-то непредвиденное, мы должны быть уверены, что на людей можно положиться.

– Вы обвиняете профессора Нильссона в том, что он сеет смуту. Но наш устав предусматривает свободу слова.

Нильссон поерзал на стуле, и стул жалобно скрипнул.

– Я ученый, – сварливо проговорил астроном. – И обладаю не только правом, но и обязанностью говорить то, что думаю.

Линдгрен неприязненно поглядела на Нильссона. Астроном жутко опустился. Щеки его покрывала неровная грязная щетина, он явно давно не мылся, одежда на нем была нестираная и мятая.

– Однако у вас нет никакого права распространять страшные истории, – возразил Реймонт. – Разве вы не замечали, какое впечатление ваши россказни производят на некоторых женщин, когда вы разглагольствуете за столом? Именно поэтому я был вынужден вмешаться. К сожалению, вы этим уже давно занимаетесь, Нильссон.

– Я всего-навсего говорю вслух о том, что все прекрасно знают давным-давно, – буркнул астроном. – Просто другие боятся говорить, а я – нет.

– Получается, что у всех хватает тактичности молчать, а у вас – нет.

– Не надо оскорблений, – вмешалась Линдгрен. – Расскажите мне по порядку, что произошло.

Линдгрен в последнее время не ходила в столовую и ела в своей каюте, ссылаясь на занятость, и в свободное от вахты время ее мало кто видел.

– Вы отлично знаете что, – начал Нильссон. – Мы эту тему затрагивали периодически.

– Какую тему? – спросила Линдгрен. – Тем у нас много, и разговариваем мы о многом.

– Вот именно, разговариваем, – подхватил Реймонт. – А не читаем лекции товарищам, многие из которых совсем пали духом.

– Прошу вас, констебль. Продолжайте, профессор Нильссон.

Астроном надулся от важности.

– Все элементарно. Просто поражаюсь, неужели вы все такие тупицы, что до сих пор не придали этому серьезного значения! Вы слепо верите в то, что мы притормозим в скоплении Девы и найдем там подходящую для высадки планету. Но, скажите на милость, как нам это удастся? Вы только задумайтесь о тех требованиях, которые мы предъявляем к обитаемой планете! Масса, температура, излучение, атмосфера, гидросфера, биосфера… при самом удачном стечении обстоятельств только у одной из сотни звезд может найтись планета, хотя бы приблизительно напоминающая Землю.

– Так… – проговорила Линдгрен. – Ну конечно…

Но Нильссон вовсе не собирался сдавать своих позиций. Пожалуй, он даже не расслышал Линдгрен. Кусая ногти, он продолжал:

– Если обитаемые планеты есть только у одной сотой из звезд, представляете ли вы, сколько же их нам надо исследовать, чтобы найти ту, единственно необходимую нам? Я вам скажу, сколько: пятьдесят. Я думал, такие подсчеты может произвести любой из тех, кто находится на корабле. Безусловно, нам может сказочно повезти, и мы с первой же попытки напоремся, так сказать, на Новую Землю. Но шансы – один против девяноста девяти. Несомненно, пытаться придется не один раз. Теперь: обследование каждой из звезд займет много времени. Каждый раз придется тратить на торможение что-то около года. И еще столько же – на ускорение, если придется лететь дальше. И это именно годы, годы по корабельному времени, поскольку все это время нужно будет лететь со скоростью, мизерной по сравнению со скоростью света, то есть при тау, близком к единице, что, в свою очередь, не позволит нам сохранять на корабле нормальную силу тяжести.

Следовательно, на каждую звезду нам придется тратить не меньше двух лет. И средняя вероятность, о которой я говорил, – всего лишь средняя, напоминаю, поскольку мы запросто можем и не обнаружить Новую Землю среди первых пятидесяти звезд, – так вот, при этой средней вероятности нам потребуется потратить на поиски сто лет. Но на самом деле – гораздо больше, потому что время от времени мы будем вынуждены останавливаться и активно пополнять запасы вещества для реакции. Хоть обпейся лекарств против старения, все равно нам более века не прожить.

А потому вся наша затея, весь тот риск, которому мы себя подвергаем, мотаясь по дебрям галактики, все это – только упражнения в бесплодности. Quod erat demonstrandum[26].

– У вас уйма отвратительных привычек, Нильссон, – не выдержал Реймонт, – и в частности, бубнить себе под нос.

– Мадам! – возмущенно выдохнул астроном. – Я протестую! Я подаю жалобу! Это оскорбление личности!

– Прекратите! – приказала Линдгрен. – Прекратите оба. Должна признать, что вы ведете себя вызывающе, профессор Нильссон. Но и вам я должна сделать замечание, констебль, и напомнить вам, что профессор Нильссон – один из самых выдающихся в своей области ученых на Земле… вернее, был когда-то. Он заслуживает уважения.

– Во всяком случае, поведение его у меня уважения не вызывает. И запах тоже, если на то пошло.

– Констебль, сохраняйте тактичность, либо мне придется вас наказать, – сердито проговорила Линдгрен. – Унижать людей вам никто права не давал. Мы пленники пространства и времени; мир, который мы покинули, уже сто лет как погребен, мы почти вслепую пробираемся по самой жуткой части галактики, в любое мгновение мы можем столкнуться с чем-то таким, что нас уничтожит, а в лучшем случае нам суждено еще не один год протомиться в замкнутой среде. Разве не естественно, что люди реагируют на такие вещи? Понимаете вы это или нет?

– Понимаю, мадам, – кивнул Реймонт. – Но не понимаю другого: неужели оттого, что люди ведут себя дурно, все станет лучше?

– Тут вы правы, – согласилась Линдгрен.

Нильссон вздернул подбородок, но потом обмяк и проговорил уныло:

– Если хотите, я говорил так, только чтобы потом у людей не было горького разочарования.

– А вы уверены, что при этом не тешили заодно собственное «я»? – со вздохом спросила Линдгрен. – Ну да ладно. Ваша точка зрения оправданна.

– Вовсе нет, – возразил Реймонт. – Профессор выводит свой один процент, считая все звезды. Но ведь мы же не станем, например, учитывать красные карлики – а их большинство – или голубые гиганты, да и множество звезд, по параметрам свечения не укладывающихся в сравнительно узкую часть спектра. Тем самым масштабы поиска значительно сужаются.