Адмирал Ушаков - Леонтий Раковский

Ушаков объявил подрядчикам:

– Сухари поставлять не в кулях, а в бочках. Солонину – только в небольших, пятипудовых, бочонках, чтоб не портилась и не заражала воздух. В рогожных кулях не приму ничего! – стукнул ладонью по столу адмирал.

Подрядчики чесались, жаловались на трудности доставки, на дальнюю дорогу, но согласились. Уходили, сокрушаясь:

– Это не граф Войнович! Тому, бывало, привезешь тысячу-другую апельсинов и лимонов да мешок изюму или бочонок маслин – и поставляй, как и что хочешь. А этот… – крутили они головами.

Била уже четвертая склянка, когда Ушаков разделался с поставщиками, и только хотел идти обедать, как вошел его секретарь, подпоручик Федор Чалов.

(Севастопольцы уже трунили, что у них три Федора: адмирал, секретарь адмирала и адмиральский денщик.)

– К вам, ваше превосходительство.

– Кто? – недовольно нахмурился Ушаков.

– Капитан бригадирского ранга Голенкин.

– А-а, проси, проси! – повеселел адмирал и пошел навстречу своему однокашнику и другу.

– Здравия желаю, ваше превосходительство! Прибыл в ваше распоряжение! – официально, но просто и весело сказал Голенкин.

Ушаков обнял его.

– Рад тебе, Гаврюша! Садись, господин бригадир. Расстегивай крючки. Ты в параде! – улыбнулся Ушаков.

– Дружба дружбой, Феденька, а служба службой!

– И то верно! Вот будем вместе. И Нерон Веленбаков тут. Жаль только, что Павлуши Пустошкина нет.

– А хорошо было бы и его вытащить из Таганрога.

– Пока что светлейший не отпустит Пустошкина с места командира Таганрогского порта. Павла Васильевича за успешную постройку двадцати семи военных судов только что наградили Владимиром четвертой степени. Но, дай срок, я перетяну!

– Спасибо тебе, Феденька, что вытащил меня из Херсона. Надоело на берегу.

– Я просил тебя у светлейшего с умыслом.

– С каким?

– Чтобы поручить тебе командовать авангардом. Ты был при Чесме. Ты не трус, не рохля!..

– Не подведу! – покраснел кудрявый Голенкин.

– Даю тебе один из новых лучших черноморских кораблей – шестидесятишестипушечную «Марию Магдалину». Ты корабль знаешь – он строился у нас, в Херсоне.

– Корабль хороший, слов нет.

– Но вот, Гаврюша, я много продумал: за Войновичем времени у меня оставалось свободного достаточно. То, что мы учили в корпусе, надо забыть!

– Да я и так уж многое забыл, – пошутил Голенкин.

– Нет, не мелочи забыть. Не какую-либо там «Универсальную историю» господина Ла-Кроца или что-то вроде «А были ли у Тиверия дети?», а забыть главное!

– То есть что: линейную тактику?

– Да. Полагается строить ордер-баталии только из двух параллельных кильватерных колонн. Авангард бьется против авангарда, кордебаталия – против кордебаталии, арьергард – против арьергарда. Скажи на милость: что это такое – танец или игра какая?

– Но таковы правила, принятые всеми. Все флоты мира… – пытался возразить Голенкин.

– А помнишь, что сказал Петр Великий: не держися, яко слепой, стены!.. Довольно быть слепыми!

– А как же поступать тогда?

– А вот как. Не ждать, когда враг к тебе пожалует, а самому нагрянуть на него! Нападающий всегда имеет преимущество: он готов, а ты нет…

– Это верно, – согласился Голенкин. – Но что же дальше?

– А дальше – никаких «танцев»! Бей по голове, по флагману! Выбьешь вожака – легко управишься со стадом! Помнишь, ты же сам рассказывал, как Спиридов при Хиосе весь удар направил на флагмана.

– Это я понимаю, это верно. А если, например, ты идешь в строе двух или трех колонн, а неприятель в кильватере, тогда как?

– Вот так и навались на него. И не бойся прорезать линию его кораблей!

– Как, броситься в бой не перестраиваясь? – удивился Голенкин.

– Зачем перестраиваться? Только время терять. Бей, да и все!

Голенкин молча покачал головой, видимо обдумывая то, что говорил Ушаков.

– Вот послушай, как при Фидониси было, – продолжал Федор Федорович. – Я кое-как уговорил этого подлого трусишку Войновича, чтобы он позволил мне, начальнику авангарда, действовать по-своему. Встретились с капуданом. У турок сил втрое больше. Если по старым правилам, то мне что полагалось бы сделать?

– Уклониться от боя.

– А я кинулся в бой! Капудан хотел меня окружить, да не тут-то было: я атаковал его самого. Он – защищаться, а о руководстве боем ему и думать уже некогда!

– Ну, не знаю, – говорил Голенкин, теребя пальцами густые черные волосы. – Как-то непривычно, ново…

– И хорошо, что новь! Вон слыхал, есть генерал Суворов, который под Кинбурном разбил турок. Он воюет по-новому, по-своему. Все кричат: не по правилам, а ему – нипочем. Он бьет врага – и конец! И мы будем бить!..

– И что же, это всегда так надобно поступать?

– Не знаю – всегда ли, тут уж обстановка сама подскажет. А основа одна: старая линейная тактика свое отжила. Долой ее!

Голенкин молчал, видимо обдумывая мысли товарища.

– Знаешь, Феденька, может, ты и прав! – задумчиво сказал Голенкин. – Драться, так драться. Но для этого надо, чтобы командир авангарда был храбр.

– Вот я тебя и выбрал!

– Спасибо, друг!

– Значит, согласен? – протянул ему руку Ушаков.

– Согласен! – пожал ее Голенкин.

– Тогда пойдем ко мне обедать, а после обеда посмотрим вместе, как твоя «Мария Магдалина». Ты ведь, Гаврюша, к девушкам всегда был неравнодушен! – пошутил адмирал.

В следующее лето 1789 года новый начальник Севастопольского флота не заставил себя упрашивать выйти в плавание, – он сам рвался из гавани. Ушаков больше любил ходить в море, чем в адмиралтейство. Он считал, что плавание – лучшая школа для каждого моряка.

Черноморская эскадра все лето крейсировала у берегов, лишь ненадолго заходя в Севастополь пополнить запасы. Турецкий флот не показывался. Зато сухопутная армия турок упрямо лезла в бой. Суворов дважды хорошо сбил с них спесь: нанес туркам страшное поражение при Фокшанах и Рымнике.

Зимою 1789 года Ушаков деятельно готовил суда к выходу в море. А чуть глянуло весеннее солнышко, начал так же безустанно готовить и моряков.

Турецкие корабли были легче на ходу, чем севастопольские, и турки всегда имели численный перевес в орудиях. Ушаков задумал добиться преимущества в другом: в быстроте и четкости постановки парусов и в меткой прицельной стрельбе. Поэтому он с весны стал ежедневно проводить парусные ученья.