Деньги миледи - Уилки Коллинз

Он с грубоватой нежностью притянул ее к себе.

— Скорее я откажусь от всех друзей до единого, чем соглашусь потерять тебя! Идем!

Они направились на лужайку. Возле самого шатра Гардиман заметил трусившего за Изабеллой Тобби и, как это часто бывает среди мужской половины человечества, выместил досаду на первом попавшемся безобидном существе.

— Пшел вон, дворняга беспородная! — крикнул он.

Хвост Тобби, всегда упругим колечком торчавший вверх, разом обмяк и жалобно подогнулся между лап, а лапы во весь опор понесли бедного Тобби прочь, в знакомое укрытие — за шкаф в курительной комнате. Женщины, как правило, серьезно относятся к такого рода незначительным эпизодам. Изабелла ничего не сказала, но подумала про себя: «Как жаль, что он сразу не выказал свой нрав!»

Они вошли под навес.

— Я буду читать имена, — сказал Гардиман, — а ты отыскивай и рви карточки… Хотя нет! Карточки я сохраню. Я знаю своего отца: ты совершенно в его вкусе. После свадьбы, как только он тебя увидит, мы с ним помиримся. И ежели кто из этих невеж когда-нибудь — пусть даже через несколько лет — вздумает просить у него места, я уж позабочусь, чтобы им было отказано. Вот, держи карандаш; на каждой карточке, что я буду называть, ставь крест и обводи его кружком. Таким значком я всегда отмечаю в своих записях лошадей, которые мне не нравятся.

Он достал из кармана записную книжку. Пока он листал ее на столе и подавал Изабелле карандаш, руки его тряслись от гнева. Только он успел зачитать имя первого вероломного друга, а Изабелла найти его карточку, как под навесом появился лакей с докладом:

— Приехала миссис Драмблейд, сэр, и желает вас видеть по делу чрезвычайной важности.

Гардиман неохотно поднялся.

— Подожди здесь, — сказал он Изабелле. — Я скоро вернусь.

В этот момент девушка как раз стояла рядом с собственной карточкой. Моуди постарался положить свой подарок так, чтобы угол футляра выглядывал из салфетки. Тотчас же браслет и записка оказались в руках Изабеллы. Прочитав записку, она бессильно опустилась на стул, охваченная противоречивыми чувствами. Голова ее поникла, к глазам подступили слезы. «Неужели все женщины на свете так же слепы, как и я, и не умеют ценить благородства тех, кто по-настоящему предан им? — печально думала она. — Ну что ж, так даже лучше, — заключила она с горестным вздохом. — Я его недостойна».

Когда она взяла карандаш, чтобы на оборотной стороне собственной карточки написать ответ для Моуди, у входа снова, появился лакей.

— Мисс, хозяин просит вас немедленно пройти в дом.

Изабелла встала и спрятала браслет и записку в висевший на поясе кожаный кошелек с серебряной окантовкой — подарок Гардимана. Торопясь выйти из-за стола, она незаметно для себя задела подолом край записной книжки Гардимана. Книжка упала в землю и застряла торчком в одной из тех самых трещин, на обилие которых обратила внимание леди Лидьяр.

— Вот послушай только, какие новости принесла мне сестра, — заговорил Гардиман, едва Изабелла ступила в гостиную. — Миссис Драмблейд из самых достоверных источников узнала, что мать не приедет на обед!

— Не может быть, чтобы она не приехала без причины, — добавила миссис Драмблейд. — Милая Изабелла, вы не знаете, что за причина? Сама я матушку не видела, а все мои расспросы ни к чему не привели.

И она ожидающе взглянула на Изабеллу. Маска сочувствия на ее лице была безукоризненна. Лишь самые близкие могли бы догадаться, какое тайное наслаждение доставляет сейчас миссис Драмблейд замешательство брата. Но бессознательно Изабелла все же усомнилась в искренности ее сожаления, а потому сдержанно ответила, что она вовсе не знакома с леди Ротерфилд и не берется судить о причинах ее отсутствия. Пока она говорила, один за другим стали подъезжать гости, и начатый разговор на этом прервался.

Собравшееся общество никак нельзя было называть веселым. Предстоящая женитьба Гардимана сделалась в Лондоне предметом злословия. Об Изабелле, как всегда в таких случаях, распускались самые вздорные небылицы, на какие только способны были самые отъявленные лондонские сплетники. Отсутствие леди Ротерфилд укрепило гостей в мнении, что этой женитьбой Гардиман позорит свой род. Мужчины испытывали заметную неловкость. Женщин особенно раздражало то, что в Изабелле трудно было сразу найти, к чему бы придраться; посему ее красоту сочли «просто неприличной», а скромность и благовоспитанность тотчас объявили притворством. «И как это гадко, милочка, в такой молодой девушке!» Генерал Драмблейд — грузный, дряхлеющий служака, умудренный опытом собственного супружества, — никак не мог прийти в себя оттого, что Гардиман вообще имеет глупость на ком-то жениться, и ходил с самым скорбным видом, сея вокруг себя смертельную тоску. Его милейшая супруга, напротив, с преувеличенным оживлением порхала среди гостей и своей веселостью только подчеркивала всеобщее уныние. Прождав полчаса, Гардиман потерял последнюю надежду на приезд матери и повел гостей в шатер. «Чем скорее они набьют животы и уберутся, тем лучше», — думал он со злостью.

Гости набросились на обед с молчаливым ожесточением, которое даже видавшим виды слугам показалось примечательным. Мужчины много пили, тем не менее настроение их почти не улучшалось; дамы, за исключением искрящейся любезностью миссис Драмблейд, переговаривались между собой, не давая Изабелле возможности принять участие в беседе. Генерал Драмблейд, восседавший на почетном месте рядом с невестой, сообщил Изабелле, что «у шурина Альфреда, скажу вам по секрету, дьявольски крутой нрав». Юный маркиз, совсем еще мальчик, дрожа и бледнея, поднялся со своего места по другую руку от Изабеллы, чтобы сказать речь, — его, как самого родовитого гостя, попросили провозгласить тост за здоровье избранницы хозяина. От волнения несчастный юноша забыл затверженные слова и смог вымолвить только:

— Дамы и господа! Я не знаю… — Тут он остановился, прижал руку ко лбу, немного постоял, бессмысленно уставившись перед собою, и, не проронив более ни слова, опустился на стул.

Таким образом, в своей отменно краткой речи он сказал все, что имел сказать, ни разу не покривив при этом душой.

Когда смущение одних и злорадство других было в полном разгаре, к Гардиману тихонько подошел лакей и прошептал:

— Сэр, вы не могли бы на минутку выйти из-за стола?

— Какого черта тебе нужно? — недовольно обернулся Гардиман. — Что это у тебя? Письмо? Давай сюда!

Хозяин упустил из виду, что лакей был француз, а стало быть, знал себе цену и любил, чтобы к нему относились с должным уважением. Он с достоинством протянул письмо и удалился. Гардиман вскрыл конверт. Едва начав читать, он побледнел, смял листок и швырнул его на стол.

— Проклятье! Это ложь! — прогремел он.

Гости в смятении начали подниматься со своих мест. Сидевшая неподалеку миссис Драмблейд невозмутимо потянулась к письму. Развернув его, она узнала почерк своей матери. Вот что леди Ротерфилд писала сыну:

«С трудом уговорила твоего отца позволить мне хотя бы написать тебе. Ради бога, разорви свою помолвку любой ценой! Отцу доподлинно стало известно, что мисс Изабелла Миллер потеряла место в доме леди Лидьяр по подозрению в краже…»