Янтарный телескоп - Филип Пулман

– Мы – галливспайны. Я – дама Салмакия, а мой спутник – кавалер Тиалис. Мы шпионы лорда Азриэла.

Она стояла на камне в трех-четырех шагах от Уилла и Лиры, и луна ярко освещала ее фигуру. Голос ее был тих, но очень внятен, а лицо выражало уверенность. На ней была свободная юбка из какой-то серебристой материи и зеленая блузка без рукавов, а ноги со шпорами – босые, как и у мужчины. Он был в одежде такой же расцветки, но с длинными рукавами и в широких брюках, достававших до середины икры. Оба – сильные с виду, ловкие, безжалостные и гордые.

– Из какого мира вы пришли? – спросила Лира. – Я никогда не видела таких, как вы.

– В нашем мире те же неприятности, что и у вас, – сказал Тиалис. – Мы изгнанники. Наш вождь, лорд Рок, услышал о восстании лорда Азриэла и торжественно пообещал, что мы его поддержим.

– А что вы хотели сделать со мной?

– Доставить тебя к отцу, – ответила дама Салмакия. – Лорд Азриэл выслал отряд под командованием короля Огунве, чтобы спасти тебя и мальчика и обоих привести в крепость. Мы здесь для того, чтобы помочь в этом.

– Ну, а если я не хочу к отцу? Если я ему не верю?

– Мне грустно это слышать, – сказала она, – но таков наш приказ: доставить вас к нему.

Лира не могла сдержаться: она громко рассмеялась при мысли, что малыши собираются здесь командовать. Но это была ошибка. Внезапно снявшись с места, женщина хищно схватила мышку-Пантелеймона и приставила острие шпоры к его ноге. Лира охнула: это было такое же потрясение, как в Больвангаре, когда его схватили мужчины. Никто не смеет трогать чужого деймона – это преступление против жизни.

Но потом она увидела, что Уилл сгреб мужчину правой рукой и, крепко держа за ноги, чтобы он не мог воспользоваться шпорами, поднял над головой.

– Снова мы в тупике, – хладнокровно произнесла дама. – Мальчик, поставь кавалера на землю.

– Сперва отпустите ее деймона, – ответил Уилл. – У меня нет настроения препираться.

Лиру обдало холодом: она видела, что Уилл готов расшибить голову галливспайна о камень. И оба маленьких тоже это понимали.

Салмакия отняла шпору от ноги Пантелеймона, он сразу вырвался, сделался диким котом, яростно зашипел, вздыбил шерсть и резко взмахнул хвостом. Его оскаленные зубы были в каких-нибудь десяти сантиметрах от лица женщины, но она смотрела на него с полным самообладанием. Через несколько секунд он оставил ее и, обернувшись горностаем, вспрыгнул Лире на грудь, а Уилл аккуратно опустил Тиалиса на камень рядом с его подругой.

– Тебе следовало бы проявлять некоторое уважение, – сказал Лире кавалер. – Ты глупый, невоспитанный ребенок, и несколько храбрых мужчин погибли сегодня вечером, чтобы спасти тебя. Так веди себя вежливее.

– Да, – смиренно отозвалась она, – извините, я постараюсь, правда.

– А что до тебя… – продолжал он, повернувшись к Уиллу.

Но Уилл не дал ему договорить.

– Что до меня, я не потерплю, чтобы со мной так разговаривали, так что и не пробуйте. Уважение должно быть взаимным. А теперь слушайте меня внимательно. Не вы тут распоряжаетесь, а мы. Если хотите остаться и помочь, тогда делайте, как мы говорим. Иначе отправляйтесь к лорду Азриэлу прямо сейчас. И без возражений.

Лира видела, что маленькие люди обозлены, но Тиалис смотрел на руку Уилла, которая лежала па ножнах под поясом, и ясно было: он думает, что, пока Уилл с ножом, сила на его стороне. Значит, они ни в коем случае не должны узнать, что нож сломан.

– Хорошо, – сказал кавалер. – Мы будем помогать вам, потому что таков наш приказ. Но вы должны сказать нам, каковы ваши намерения.

– Это справедливо, – отозвался Уилл. – Я вам скажу. Когда отдохнем, мы намерены вернуться в мир Лиры и найти нашего друга, медведя. Он недалеко.

– Медведя в броне? Очень хорошо, – сказала Салмакия. – Мы видели его в бою и поможем его найти. Но тогда вы должны отправиться с нами к лорду Азриэлу.

– Да. Ну конечно, тогда мы сразу и отправимся, – с самым искренним видом соврала Лира.

Пантелеймон немного успокоился и опять стал любопытен; она позволила ему перебраться к себе на плечо и изменить облик. Он сделался стрекозой, такой же большой, как те две, что носились над камнями во время разговора.

– Этот яд, – сказала Лира, повернувшись к галливспайну, – ну, в ваших шпорах, он смертельный? Вы ведь ужалили мою мать, миссис Колтер, верно? Она умрет?

– Это был только легкий укол, – сказал Тиалис. – Полная доза убила бы ее, да, но эта царапинка сделает ее слабой и сонной на полдня или около того.

И будет причинять невыносимую боль, – но об этом он умолчал.

– Мне надо поговорить с Лирой наедине, – сказал Уилл. – Мы отойдем на минутку.

– С этим ножом, – возразил кавалер, – ты можешь перебраться из одного мира в другой, так?

– Вы мне не доверяете?

– Нет.

– Ладно, оставлю его здесь. Раз он не у меня, я не смогу им воспользоваться.

Уилл отстегнул ножны и положил на камни, потом они вместе с Лирой отошли и сели так, чтобы видеть галливспайнов. Тиалис внимательно смотрел на рукоять ножа, но не притрагивался к ней.

– Придется потерпеть их пока что, – сказал Уилл, – когда нож починят, мы уйдем.

– Они такие быстрые, Уилл. И ни на что не посмотрят, убьют тебя.

– Надеюсь только, что Йорек его починит. Не представлял себе, как мы зависим от этого ножа.

– Он починит, – уверенно сказала Лира.

Она следила за Пантелеймоном, который носился по воздуху, как другие стрекозы, и хватал на лету мошек. Он не мог отлететь так же далеко, как они, но не уступал им в быстроте и щеголял даже более яркой окраской. Она подняла руку, и он сел на нее, подрагивая длинными прозрачными крылышками.

– Думаешь, если уснем, они ничего не сделают?

– Да. Они свирепые, но, по-моему, честные. Вернулись к большому камню, и Уилл сказал галливспайнам:

– Сейчас лягу спать. Тронемся утром. Кавалер ответил коротким кивком, и Уилл, свернувшись калачиком, тут же уснул.

Лира села рядом с ним, а Пантелеймон превратился в кота и умостился у нее на коленях. Как хорошо, что она может присмотреть за Уиллом, пока он спит! Он совсем бесстрашный, и она восхищалась им несказанно; но врать, предавать и обманывать он не умел, а у нее это получалось естественно, как дыхание. Когда она думала об этом, ей становилось тепло, и она чувствовала себя добродетельной, потому что лгала ради Уилла, а никак не ради себя.

Она собиралась еще раз посоветоваться с алетиометром, но, к великому своему удивлению, почувствовала такую усталость, как будто все эти дни бодрствовала, а не валялась в забытьи. Она легла рядом с ним, закрыла глаза и, перед тем как уснуть, сказала себе, что минутку вздремнет.