Юся и Эльф - Екатерина Лесина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Юся, иди кашку кушать!
Собаки вновь взвыли. Папенька добавил пару оборотов из тех, что хорошо откладываются в памяти, а Грета, зуб даю, розами занялась.
Семья, чтоб ее.
– Завтра уже уедут, – сказала я, откусывая петушку голову. – И скучать не буду.
Наверное. Почти. Разве что самую малость. Я ведь привыкла к тишине.
– Юся, кашка стынет!
– Юська! – Гретин вопль заставил белые лепестки встопорщиться, и шаль стала в два раза объемней.
– Кашку будешь? – меланхолично поинтересовалась я.
А Эль вздохнул и сказал:
– Буду. Д-дома… Б-бабушка учит м-маминого п-повара п-правильно г-готовить… з-здоровую еду.
Еще более здоровую, чем прежде?
Он подал мне руку, помогая выпутаться из гамака, и спросил:
– А м-можно, я у тебя п-поживу? П-потом, когда они уедут? А то… б-бабушка н-носочки вяжет… и… я п-посуду мыть умею.
Посуда – это аргумент. И вообще, родному мужу помогать надо. А что до остального…
– Юся! – бас папеньки вновь заткнул всех окрестных кобелей, кроме гнома, отбежавшего на довольно приличное расстояние и теперь, к превеликой радости соседей, горланившего песню о великой Гретиной красоте. – Кашка стынет…
Родственники, мать их. И кашка. Кашка – это серьезно.
История четвертая
За что не любят некромантов
Я сидела в саду, смотрела на эльфийские подштанники, которые вяло шевелились на ветру, и думала о вечном. Думалось, говоря по правде, погано. Все ж подштанники своим жизнерадостным морковным колером несколько сбивали с толку и настроения.
А что?
Осень на дворе. Трава пожухла. Листья пожелтели, и даже малина несколько утратила былую прыть. То тут, то там в зарослях ее еще виднелись белые звездочки цветов, но как-то неубедительно, что ли? Зато шипы выросли и обрели нарядный багряный окрас.
Шел дождь.
Третий день, к слову, шел. Такой вот мелкий, моросящий, от которого вроде бы как и прятаться смысла особого нет, но и лезть в эту водяную взвесь – никакого желания. Влага пропитала все, за исключением злосчастных подштанников: стены дома, крышу, которая стала подтекать, скромно намекая, что ремонт сделать-таки стоит, и пол на кухне. Доски раздулись, пошли горбами, и в том мне виделся высший знак скорой беды.
Какой?
А кто ж его знает. Просто… слишком уж спокойно все было в городе, и сейчас, и в последние месяцы. Ни тебе нежити непонятной, ни даже обыкновенных скандалов, что прежде случались с завидной регулярностью. Поговаривали, что даже на рынках обвешивать стали будто бы меньше, но это уж точно врали.
Я вздохнула. И ткнула пальцем в конверт, который устроился между чашкой и серой лужицей, что натекла с потолка. А ведь супруг еще когда грозился с крышею разобраться.
И где его бесы носят?
Как ушел к мамочке в гости, так и… решил остаться? Мог бы записочку прислать, чтобы не волновалась. Нет, я особо и не волнуюсь.
Так, слегка. Все-таки эльф. И вообще муж. И я к нему даже привыкла. Он в самом деле оказался тихим, нетребовательным, а еще на удивление полезным в хозяйстве.
Стулья вот починил.
Кровать в Гретиной комнате, которую ныне сам и обжил. И кухонным столом занялся, счистил с него черный налет, который я, говоря по правде, полагала естественною стола окраской. Ан нет… Готовил Эль неплохо, во всяком случае, лучше, чем я.
Внимания не требовал. В душу не лез.
Присматривал за малиной, писал что-то там на своем, на высоком… Так и жили. И вот теперь сгинул, как его и не было, оставив на память любимые подштанники, трехзубую вилку из серебра и некоторую толику сомнений в душе.
Все-таки, может, заглянуть к эльфячьей-то матери?
На правах жены законной и просто убедиться, что с этим белобрысым недоразумением все в порядке. И что я скажу? Нет, я найду что сказать, но… надоело человеку, то есть эльфу, обретаться в развалинах, когда особняк имеется? И стирать самому, и готовить, и еще меня терпеть с малиной вкупе… Впрочем, тут я зря, к малине Эль относился с подозрительной нежностью.
Я не ревную, нет. Не хватало еще. Просто…
И вправду мог бы записку прислать. Мол, все было хорошо, но и хорошему приходит конец. А потому прощай, Юся, ты навсегда останешься в моем сердце. Бывший мой что-то этакое и присочинил, я еще тогда подумала, что совести у него нет.
Нет. И у эльфов тоже.
И, кроме подштанников, осталось с полдюжины рубашек кипенной белизны – понятия не имею, каким образом он умудрялся этой белизны добиваться, стирая в старом нашем тазике, – а также камзолы, куртки и брюки из плотной кожи. Сапоги вот. Кофр с зельями. И если рубашки – это мелочь, то зелья ни один порядочный эльф не бросит.
А значит, идти придется.
И не только к матери, которая, нутром чую, визиту моему не обрадуется, но… дождь, подштанники и вообще. Я поднялась и конверт взяла. Перевернула, открыла… а может… как-то слишком уж совпало, что исчезновение Эля, что это вот, простите боги, приглашеньице…
На ужин. В тесном семейном кругу.
Плотная бумага. Золотые вензелечки, до которых моя бывшая подруга была весьма охоча. И приписка на обратной стороне. Мол, приходи, будет интересно.
Может, она моего супруга умыкнула?
А с другой стороны, на кой ляд он ей сдался? У нее, если подумать, собственный имеется, пусть и не эльфийских кровей, но вполне себе толковый. Скотина, конечно, но кто без недостатков? Главное же, что отказаться я, конечно, могу и хочу, но отношений моих с гильдией этот отказ не улучшит. А узнать, за что же дорогая бывшая подруга на меня взъелась, хочется.
И вообще, осень – самое время в гости ходить.
Надо бы только мужа отыскать, раз уж ужин семейный…
Второй конверт я нашла на крыльце.
И, судя по виду его, лежал он там долго. Это, если подумать, из дому я два дня не выходила…
Серая бумага вымокла. Расползалась. Липла к пальцам. И долго отказывалась сохнуть, норовя залить пламя свечи печальной капелью.
Я даже испытала преогромное желание отправить этот серый ком в мусорное ведро, но сдержалась. И не зря. Высохнув, бумага пошла пятнами и буграми. Часть букв расползлась, часть вообще уплыла, но в целом суть была понятна.
Твой ельф у нас. Приходь третю ночь на Бздыхов склеп. В гильдию сунешься – ухи отрежем.
Ухо я почесала.
Как вот понять, кому отрежут? Мне или эльфу?
И вообще, как он, перворожденный, мать его, маг, страж и все прочее, умудрился в этакое дерьмо вляпаться? Нет, этот вопрос