Чужая жена - потемки - Галина Владимировна Романова

Он молчал, и она замолчала.

Он понимал, что ничего хорошего из этого не выйдет. Она, может, тоже об этом думала. Он рассеянно водил глазами по собственной кухне, где она когда-то хозяйничала. Вспоминал, как больно было ему касаться всех этих шкафов, чашек, вилок, тарелок после ее ухода. Клялся себе, что выживет, что не повторит такого больше никогда. Не позволит с собой сотворить подобное! Он лез в холодильник и замирал у открытой дверцы, забывая, зачем его открыл. Захлопывал сверкающую дверцу, прижимался к прохладному металлу лбом и клялся себе, клялся…

– Олег, почему ты молчишь? Ты против?

Он понимал, что во второй раз такой боли ему просто не пережить. Если это случится с ним еще раз, он просто-напросто сломается. Но…

Но, господи, как же плохо было ему все эти годы одному!!! Как тошно, противно, каким тускло-сизым казался каждый день. Серо-осклизлыми и бесконечными казались каждые сумерки. А утро, долгожданное утро после мучительной бессонной ночи никак не наступало, и все тут.

– Олег?.. – Голос Женечки тревожно подрагивал. – Олег, что?!

Он закатил глаза и обругал себя трижды, прежде чем обронить то, за что потом себя, возможно, еще не раз проклянет:

– Приезжай, Женька. Приезжай, я без тебя не могу, черт возьми…

Возвращение в город получилось скомканным и противным. Кузьмин совершенно не церемонился с ней и не подбирал выражений. Впихнул ее в машину, на заднее сиденье.

– Сиди и не вякай! – приказал он тоном, не терпящим возражений. – Если тебе приспичила нужда ментам сдаваться, сделаешь это в городе. По дороге не вздумай бузить. Если остановят, молчи. Я тебя не похищал, между прочим!

– Да? А что же ты со мной сделал? – огрызнулась Дина.

Ей почему-то до слез было обидно, что он так с ней разговаривает. Как с ничтожеством, в самом деле! С какой-то пожилой тетушкой, встретившейся ему по пути, у которой Кузьмин узнавал дорогу, он был до такой степени вежливым, что Дину едва не затошнило. А ей он второй час подряд грубит, рычит на нее и не смотрит почти в ее сторону.

Может, оно и к лучшему. Может и хорошо, что не смотрит. Смотреть на нее теперь – то еще удовольствие: волосы, как пакля, одета не пойми во что.

– Я с тобой, дылда, пока еще ничего не сделал, – хмыкнул он противно и повернул зеркало заднего вида, так, чтобы видеть ее. – И делать ничего не собираюсь. Так что не надейся. Пытался помочь, уберечь тебя от неприятностей, а может быть, даже и от смерти самой, но… Но раз тебе это не нужно – скатертью дорога в органы. Там тебя встретят, дылда! Там тебя так встретят!!! Поверь, на всю жизнь запомнишь! Мне ли не знать… Да, не забудь сказать, что ты когда-то давно свидетельствовала в суде против меня.

– Это еще зачем? – не поняла Дина.

– Может, зачтется пакость твоя. Менты это дело любят…

– Какое?

– Пакостничество!

Все, больше до самого города – ни слова.

Дина сердито смотрела на его белобрысый заросший затылок, рассматривала мочки ушей, от чего-то вдруг показавшиеся ей трогательными. Крепкая шея торчала из воротника тонкой клетчатой рубашки без рукавов, и на шее обнаружилась родинка. Очень тоже трогательная, между прочим. В какой-то момент она даже поймала себя на мысли, что любуется его сильными руками, вспомнила, как он этими руками ее трогал в зарослях, и…

И уловила на себе его взгляд в зеркале.

Он тоже наблюдал за ней! И заметил, конечно, заметил, что она его рассматривает. И хмыкнул довольно, сволочь.

– Витю я тебе никогда не прощу! – зачем-то брякнула она.

– Оп-па! – Кузьмин заржал, замотав головой. – Перегрелась ты, что ли, дылда? При чем вообще тут твой Витя покойный сейчас, а? И я при чем? Выяснили вроде все, дылда! А-а-а, я понял. Ненавидеть меня пытаешься, а не получается, так? Рассматриваешь меня. Может, даже и любуешься. Так, дылда?

– Урод! – вспыхнула Дина и, привстав, стукнула его по плечам обеими руками. – Какой же ты урод, Кузьмин!

Он снова довольно заржал и молчал потом уже почти всю дорогу до города. Тишину нарушил лишь однажды. Затормозил на светофоре и спросил:

– Итак, тебя куда доставить-то, дылда? К ментам везти или к дому? Или еще какие-то варианты есть? – Он долго смотрел на нее, но теперь уже сквозь темные очки, выражение его глаз рассмотреть было невозможно.

Дина запаниковала, не зная, что ответить.

А и правда, куда ей податься?! В милицию идти ей расхотелось почти сразу, как только она брякнула об этом. Домой? А что ее там ждет? В лучшем случае рассказы соседей о том, что ее ищет милиция. В худшем – засада. И хорошо еще, если засаду организовали представители органов. А если убийца? Хотя…

Она ведь подумывала, и всерьез, что убийца – Кузьмин или кто-то из его сообщников. Так что возле дома ее могла ждать лишь милиция.

Других вариантов пребывания в этом городе у нее не было. Идти ей некуда и не к кому. Да и с Кузьминым, хоть он и сволочь самонадеянная, и подозревала она его, одному богу известно в чем, все же как-то было спокойнее. И знают они друг друга давно, и вообще…

– Ну! Чего молчишь?

– Не знаю я, – промямлила Дина. – В милицию я всегда успею. Домой – не могу. А больше…

– Понял, не дурак, – хмыкнул Кузьмин и резко вывернул руль влево.

Они исколесили весь город, кажется, прежде чем остановились на тихой, утопавшей в зелени улочке. Здесь стоял всего лишь один жилой двухэтажный дом с одним подъездом. Вокруг дома был разбит красивый садик, стояло несколько припаркованных машин, детская площадка была красиво и ярко оборудована, имелся большущий стол, обитый оцинкованным железом, и скамейки вокруг него. Сейчас там сидело четверо мужчин пенсионного возраста и пара на пару играли в шахматы.

– Привет, мужики, – Кузьмин, не прячась, подошел к ним со спины, поочередно пожал всем руки. – Как игра?

– Привет, Данила, – охотно поздоровались они с ним, как с давним знакомым, чему Дина несказанно удивилась – он же недавно в городе? – Игра? Так себе игра. То ли жара, то ли еще что-то мешает. Твоя?

Тут все разом обернулись на Дину, стоявшую чуть в стороне со своей огромной сумкой. Она чуть от стыда не провалилась сквозь землю от такого пристального внимания. Одежка на ней – пугало краше наряжают, страшный рыночный трикотаж, до первой стирки, называется. Волосы в колтун сбились. На подбородке сегодня утром прыщ обнаружился. Кеды в пыли. Бр-рр, отвратительная девица! Смешно будет, если Кузьмин назовет ее своей.

А он и не назвал, сволочь!

– Нет, так, знакомая давняя, – небрежно кивнул он в ее сторону. – Приехала в город из деревни, жить негде, кошелек украли. Как всегда это и бывает с деревенскими клушами, так ведь? На вокзале ее подобрал, а то еще денек-другой – и на панели очутилась бы.