Швейцарец. Возвращение - Роман Злотников
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Алекс замер. Чёрт! Ну да-а-а… он вырос в той среде и в том времени, когда именно так было не только можно, но и нужно. Только так! Какие долги́, бро? Ты – свободный человек и никому ничем не обязан. Никому! Совсем. Потому как главное – свобода! Твоя. И плевать на всех. Ты – личность, целый мир, вселенная, и тебя нельзя ограничивать. Ты должен развиваться свободно. А в слове «долг» явно есть что-то рабское, зависимое, и вообще, когда это ты успел кому-то задолжать, а? Ты никогда и ничего ни у кого не занимал, не так ли? Ты вообще появился из воздуха, рос на Луне, питался светом и какал бабочками. И потому, наоборот, тебе все обязаны. А всё, что ты, такой неординарный, талантливый и свободный, соизволишь-таки сделать для других должно железно оплачиваться звонкой монетой и по самому высшему курсу! И никак иначе. Остальное – рабство и отстой!
– Кхм… Эрика, а как же я? – хрипло просипел Алекс.
– Я тебя люблю, – тихо ответила девушка. – Это так. Но я не могу пренебречь долгом, – она вздохнула и жалобно прошептала: – Давай не будем говорить об этом. Это так меня мучает. Просто будем счастливы здесь и сейчас, хорошо?
Алекс сглотнул комок, застрявший у него в горле, и сипло произнес:
– Дха…
Этот разговор что-то надломил в их отношениях. Нет, они продолжали всё так же гулять и заниматься любовью, но то состояние незамутненного счастья, которое как Алекс, так и, как ему хотелось думать, Эрика испытывали раньше, куда-то исчезло. Зато появился какой-то надрыв, который они пытались хоть как-то замаскировать постельным неистовством. Алекс, казалось, задался целью доказать, что Эрике никогда и ни с кем не будет лучше, чем с ним. Он, как в том фильме со Шварцнеггером, «вспомнил всё». Даже то, чего никогда и ни с кем в постели не делал. Эрика изжевала зубами несколько наволочек, разодрала парочку простыней, но раз за разом не удерживалась и оглашала спальню диким животным криком… Впрочем, она оказалась великолепной ученицей. Так что и Алекс, раз за разом, рычал диким зверем объявляя всем, что очередной раз достиг высшего пика… Но счастья в этом, увы, уже не было. Лишь страсть и-и-и… горечь. Во всяком случае, со стороны парня.
В последний вечер перед отъездом девушки он попытался ещё раз поговорить с Эрикой.
– Послушай, долг, это, конечно важно, но подумай вот о чем. Твоя мать выходила замуж за твоего отца в те времена, когда ваша семья… м-м-м… скажем так, несла бремя ответственности за людей и землю, которой она правила. Реально правила. То есть могла, там, издавать законы, отдавать приказы, и потому личные и родовые связи с разными правящими семьями были действительно важны и нужны. Но сейчас-то всё по-другому!
– В смысле? – удивилась девушка. – Что ты имеешь в виду?
– Ну, аристократия же больше в Германии и Австрии ничем не правит. Всё. Монархии нет.
Девушка несколько мгновений удивленно смотрела на парня, а потом тихонько рассмеялась.
– Нет, Алекс, ты точно дроу. При чем здесь форма?
– В смысле, какая форма? – не понял парень. Девушка окинула его насмешливым взглядом, а потом негромко произнесла:
– У-у-у, как всё запущено… Ладно, начнем с самого начала. Любимый, скажи мне, а что такое в твоем понимании власть?
Только через три часа, после того как утомившаяся после долгой лекции и последовавшего затем бурного вознаграждения голенького лектора Эрика тихонько заснула у него на груди, Алекс сумел слегка привести в порядок мозги, буквально вскипевшие после того, что рассказала ему девушка.
Он всегда считал себя демократом. Ведь это же самый правильный и честный вид политического устройства государства, при котором все люди равны и могут сами разумно и правильно решать свою собственную судьбу… Нет, идиотом он не был. И прекрасно видел, что из себя представляет на самом деле то, что называется демократией в его мире. Но это ж просто пока… Просто люди ещё не доросли, одержимы страстями, их дурят плохие вожди и продажные политики. А вот когда они исчезнут… ну куда-нибудь… сами собой… ну как это поется в гимне Украины – «как роса на солнце»… вот тогда-то и наступит та самая настоящая, правильная демократия. Так что когда Эрика ехидно прищурилась и спросила, а почему тогда за те две с половиной тысячи лет, прошедшие со времен Платона[69], этого таки не произошло, и сколько ещё, по его мнению, осталось времени до того, когда, наконец, случится то, на что он так надеется, – ответить ему оказалось нечего. Тем более что он точно знал, что вполне, на её собственный взгляд, риторическое предположение девушки о том, что «даже через сто лет и, не дай бог, ещё одну мировую войну ничего всё равно не изменится», было убийственно точным. Уж кто-кто, а он-то знал это наверняка! Ну а потом пошла конкретика… И сейчас он лежал и вспоминал, что и сам когда-то читал о чем-то подобном. Ну, когда ещё был тем веселым и беззаботным молодым парнем, у которого в жизни не было почти никаких забот, кроме того, как познакомиться с девушкой и побыстрее закруглить неприятный ему разговор с мамой. И поэтому у него было полно времени на то, чтобы лазать по Интернету и читать всякую белиберду, не относящуюся напрямую к технологии разложения полипептидов или режимов обработки поверхностей зеркала орудийных затворов. Вот тогда он как-то и вычитал, что среди американских президентов тридцать процентов являются теми или иными родственниками друг друга. Нет, такие случаи, когда президентами становились отец и сын или, там, когда едва не случилось, что сначала в этом кресле посидел муж, а потом его начали усиленно подпихивать под его жену, случались редко. Но вот те или иные родственные связи весь этот слой просто пронизывали. Более того, если взять всю американскую верхушку, то есть конгрессменов, сенаторов, судей Верховного суда, министров, губернаторов и прокуроров вкупе, то там эта цифра родственников вообще доходила до семидесяти или восьмидесяти процентов. Точную цифру он не помнил… Не все они были именно кровными родственниками. Многие, как, например, тот же Арнольд Шварценеггер, который вошел в клан Кеннеди, женившись на родной племяннице Джона Кеннеди – Марии Шрайвер, попали в правящие кланы США через браки. Но – родственниками. Ибо только вхождение в клан гарантировало вхождение во власть. Шварценеггер это прекрасно понимал. Не войди он в клан – хрен бы ему что обломилось, несмотря на всю его популярность! И то, что он почти сразу после окончания своей политической карьеры развелся с «любимой супругой», пусть и косвенно, но очень весомо подтверждало все эти мысли… А как вам такой факт, что начиная со Средних веков список тысячи самых могущественных и влиятельных семей Европы обновился всего лишь на тридцать процентов? То есть более двух третей подобных семей сохраняли свое могущество на протяжении пятисот лет. Несмотря на все войны, бунты и революции! Так что, похоже, если покопаться в родственных связях современных премьеров, канцлеров и президентов, то даже у самых «демократичных» из них где-то там, в тайной глубине, точно отыщется какой-нибудь дядюшка, дедушка или свёкор двоюродной сестры жены троюродного брата, через которого все они окажутся связаны с той самой тысячей… А от рассказа Эрики о том, как из демократических Афин был изгнан герой Саламина и спаситель Греции от персидского нашествия Фемистокл[70], на Алекса прям его временем повеяло. Как, блин, всё знакомо! А ведь это случилось две с половиной тысячи лет назад. Две. С половиной. Тысячи. Лет. Назад! Это что же, значит, Эрика права и всякий там черный пиар, манипулирование и закулисная борьба элитных группировок с массовым подкупом избирателей – неотъемлемая черта демократии? А сама демократия – это никакое не народовластие, а всего лишь один из «стандартных» механизмов осуществления власти всё той же элитой? Наряду со всякой там монархией, олигархией и иже с ними. Не точно такой же, как они, нет, но один из… Ну, типа, как всякие пятерка «БМВ», «Мерседес» Е-класса и «Ауди А6», конечно, отличаются всякими там «уникальными наборами опций» и «эксклюзивным дизайном», но, по сути, являются типичными седанами немецкой «большой тройки». И их предназначение заключается в том, чтобы с комфортом доставить жопу своего обеспеченного владельца из одной географической точки в другую. То есть никакой принципиальной разницы… Иначе почему все эти системы регулярно меняют друг друга на протяжении двух с половиной тысяч лет? А реально, скорее всего, и куда более. Иначе почему народ, первым «доросший», как это пафосно утверждалось в его изначальной реальности, до демократии, не вцеплялся обеими руками и ногами в неё, такую правильную и хорошую, а раз за разом «ввергал себя во тьму» монархий, олигархий и так далее?