Разноцветные дни - Николай Николаевич Красильников

«Ну, вот все, конец», — мелькнуло в голове. Честное слово, жалко стало косого. Я зажмурился. А когда открыл глаза, увидел Олопара на стерне. Прижавшись к земле, он жалобно скулил.

А что же заяц-толай? Косой безнаказанно приближался к тугаям.

Я подбежал к собаке. Живот ее был распорот. Сочилась кровь. Ну и заяц! Вот так удар! Четкий, расчетливый. Прямо боксерский. А я его еще пожалел. Что ж, ничего не поделаешь… Пришлось Олопара завернуть в мешковину, приготовленную для сена, и скорым шагом на ферму к знакомому ветеринару.

Мы с сочувствием посмотрели на пса.

— Будет ли он теперь охотиться на зайцев? — спросил Петрович не без иронии.

— Не знаю, — серьезно ответил Низам. — Выздоровеет, посмотрим…

В ГОСТЯХ У БЕЛЫХ ВЕРШИН

Приглашение к путешествию

Я люблю путешествовать. На машине, на поезде, в самолете. Даже на ослике. На чем посчастливится.

Когда человек едет, он много видит. А с остановками — еще больше. Но если в путешествии с тобою верный друг, много видевший и потому немало знающий, — считай, что тебе повезло втройне.

Таким другом мне в путешествии через перевал, что в Тянь-Шаньских горах, был чабан Нигматулла. Он уроженец этих суровых и прекрасных мест и здесь ему с детства знакома каждая тропинка. Каждая скала. Каждый родничок.

Горы огромные, а кишлак, в котором живет Нигматулла, крохотный — в десять-двенадцать домиков.

— Самый красивый кишлак на земле, — говорит с гордостью чабан. И надо ли его оспаривать?

Действительно, у кишлака и название красивое: «Кок терак». «Зеленый тополек». Поэтично!..

Что люди берут с собой в путешествие?

Еду, одежду, фотоаппарат. А я всегда кладу в сумку блокнот и карандаш. Чтобы записать самое интересное.

Итак, в добрый путь!

Заповедник

Дорога плавно обогнула скалу и стала карабкаться вверх. Слева внизу глухо шумела река, ворочая камни, а справа — темными пятнами по вершине поднимались к ледникам арчовники. Старые и молодые. Зимой и ранней весной они задерживают снег, оберегая дорогу и кишлаки от обвалов. Длинные, до пяти метров, корни сохраняют влагу и питают ею родники. Не дают ходу оползням.

Вот какое это полезное и стойкое растение, арча! Не говоря уже о красоте нашей горной «елки».

В открытое окошко машины приятно пахнуло хвоей. И вскоре на обочине дороги мы увидели зеленый щит, на котором белые буквы предупреждали: «ВОДИТЕЛЬ! БУДЬ ОСТОРОЖЕН, ЗАПОВЕДНИК».

— Смотри внимательнее, — сказал Нигматулла.

Машина натужно еле тянула вверх. Была возможность оглядеться.

«Куда уж внимательнее», — подумал я и тут впереди увидел лису-огневку. Метя роскошным хвостом, она, не торопясь, перебегала дорогу.

Вот это да!

— Что я говорил! — улыбнулся Нигматулла.

На спуске решили сделать коротенький привал. Пусть мотор отдохнет, да и ноги надо поразмять.

Над нами круто нависали обветренные коричневые скалы.

Было тихо.

Совсем рядом пушистым белым медвежонком скатилось по ущелью облачко.

Вверху кто-то, по-сурчиному осторожно, свистнул.

Нигматулла положил мне на плечо руку и сжал: смотри!

На гранитной плите островерхой скалы стоял кеклик и беспокойно озирался по сторонам.

— Сторожевой петушок, — пояснил Нигматулла.

И тут мы увидели целую стайку кекликов, которые, прыгая с одной ниши на другую, точно по ступенькам, вовсе не убегали от нас, а наоборот, приближались, с любопытством разглядывая незнакомцев. В том числе и бдительный сторожевой петушок.

Однако кеклики есть кеклики, остановились все же на почтительном расстоянии, что-то стали поклевывать.

— Здесь прошлой осенью во-он на той вершине я увидел снежного барса, — Нигматулла показал на отдаленную скалу, залитую полдневным солнцем.

Потом мы видели издалека тэке — красавцев горных козлов и гордых орлов. Они явно не очень-то боялись присутствия машин и людей.

— Вот ведь как получается, — заметил Нигматулла. — Запрети человеку появляться с огнестрельным оружием, звери и птицы сами потянутся к нему…

После чабан показал мне в своем кишлаке олененка, которого он подобрал прошлой лютой зимой и выходил.

Олененок запросто слизывал соль с крепкой, шершавой ладом своего спасителя.

Чайхана над облаками

Чайхану в пустыне я видел. Под старым совершенно безлистым саксауловым деревом на топчане мы пали горьковатый чай, воду для которого брали из глубокого колодца.

Кругом шелестели пески.

Отдыхал не раз и в сельской чайхане на развилке дорог. Над головой колышутся мелколистые талы. На ветке клетка с перепелкой. Неподалеку арык. И ветерок тянет с необозримых полей.

Часто сидел и в тесной городской чайхане. Со всех сторон гул голосов, звон чайников и пиал. Даже поговорить нельзя толком.

А вот в чайхане высоко в горах побывать пришлось впервые. Точно орлиное гнездо притулилась она на скале, огороженная деревянными перильцами и высокой крышей-«шатром» из жести — от всякой непогоды. Глубоко внизу дробится о камни водопад. Поэтому не слышно было трепета листьев чинары, чудом ухватившейся за неподатливый грунт.

Мы заглянули сюда с Нигматуллой после скитаний по горам.

Удивительная чайхана! Запрокинешь голову — и увидишь белые языки ледников, а протянешь руку за перильца — и можно поймать облако за бороду, словно пушкинского Черномора… И холодновато как-то, словно зимой. Хотя там, в долине — всего-то час езды — до тридцати градусов жары. Лето по календарю.

— Чай не пьешь, где сила берешь? — говорит чайханщик Али, ставя перед нами чайник, разрисованный маками.

Чайханщика все здесь называют Али-баба. И он нисколько не обижается за эту знаменитую приставку. Привык, наверное. И сам он весь какой-то круглый, медлительный, точно куль.

Мы пьем зеленый чай. Угощаемся стеклянными камушками наввата. Этот сахар хорошо утоляет жажду, как почему-то любят отмечать седобородые старцы.

— Вода родниковая, — подмигивает Нигматулла.

Чай особенно душист. И пахнет какими-то травами. Хозяин добавляет в него горную траву-душицу, догадался я.

Светло, приятно.

Мы выпили три чайника чая. И снова почувствовали себя сильными, бодрыми.

«Чай не пьешь, где сила берешь?» — усмехнулся я поговорке Али-бабы. А ведь в ней есть здравый смысл.

Не прощай, а до свидания, чайхана над облаками!

Тополя

Тополя в горах похожи на огромные метлы. Целый день верхушками они скребут небо: шу-шу, шу-шу… Выглянет солнышко — тополя отдыхают. А налетят облака или тучи, они снова за работу: шу-шу, шу-шу… И так до глубокой осени, пока не выпадет снег.

Сколько лет ворону?

Когда-то я написал рассказ о вороне. О том, как он прятал про запас орехи под деревом. И всеобщее предположение выразил, будто ворон живет около трехсот лет. Сколько ему посчастливилось повидать за это время!

Рассказ опубликовали в журнале «Юный натуралист».

А недавно с удивлением узнал от авторитетного ученого-орнитолога, что продолжительность жизни этой птицы не более двух десятков лет…

И погасла в