Кровью! - Нэнси Коллинз

– А как же Фелл?

– Мы его звали с собой.

– Соня, он не понимает! Все случилось так быстро, и он не может осознать, что на самом деле происходит. Он тебя боится. Может, если я с ним поговорю, он послушает?

– Аниз...

– Я ничего этого не просила! – Голос ее был полон злости и страха, как у ребенка, пытающегося подавить чувство горя от того, что его предали. – Я только хотела избавиться от кошмаров! От этих красноглазых тварей в темноте! А теперь я очнулась от сна – и оказалось, что я все еще в том же кошмаре. Все вверх ногами, все набекрень! Я беременна, а я... я не люблю мужчин, Соня.

– Я знаю, – сказала Соня тихо, успокаивающе.

– Но все равно Фелл – отец моего ребенка. Я перед ним в долгу!

– Аниз, если ты вернешься, твои слабые шансы на спасение становятся нулевыми. Как ты собираешься уходить? Пешком?

– Лапонька, нельзя вырасти в Восточном Окленде и не знать, как угонять автомобиль.

Соня подумала, не оглушить ли беременную и не утащить ли ее к машине, но отбросила эту мысль.

– Ладно. Иди за ним. Договоримся о встрече: тут неподалеку есть городишко под названием Эль Паджаро. Я там остановлюсь в мотеле. Ищи взятый напрокат «форд-эскорт». Но обещаю тебе, Аниз: если ты снова подпадешь под власть Моргана, у меня не будет иного выхода, как убить тебя вместес твоим ребенком. Это ясно?

Аниз кивнула:

– С манифеста Линкольна об освобождении миновало полтораста лет. Я не собираюсь рожать раба.

– Тогда я пошла.

Соня помедлила и внезапно обвила руками плечи Аниз в торопливом объятии.

Аниз обняла ее в ответ, шепнув:

– Бог в помощь, сестра.

Проводив глазами Соню, уходящую в солнечный свет, Аниз повернулась обратно во тьму. Хотелось плакать, но глаза отказались проливать слезы.

Ни одна женщина не может назвать себя свободной, если не может распоряжаться своим телом. Ни одна женщина не может назвать себя свободной, пока не может сознательно выбирать, быть ей матерью или не быть.

Маргарет Сангер

Палмер уже искурил больше половины второй пачки, когда из кустов появилась Соня. Он сам удивился, до чего ей обрадовался.

Он поднялся из своего укрытия. Окуляры бинокля были в чехлах. Рассматривать «Западню Призраков» он перестал, как только Соня вошла в здание – очень было неприятно то «эхо», которое вызывал дом где-то за кулисами мозга.

Палмер радостно улыбнулся своей напарнице:

– Ты как раз вовремя! А то я уже начинал волноваться.

До темноты всего час или два осталось. Ну как, успешно? Сделала ты эту сволочь?

– Садись в машину.

– Ты его убила? Я хочу спросить: никакое тяжеловесное пугало не будет за нами гнаться, чтобы свернуть нам шеи?

– Потом поговорим, Палмер.

Его улыбка погасла.

– Ты его не убила.

– Я сказала:потом поговорим!

Палмер резким движением затоптал сигарету.

– Надо было мне знать, – пробормотал он, садясь за руль. – Надо было мне, кретину гребаному, знать.

«Розовый мотель» был единственной гостиницей в Эль Паджеро – крохотном городишке с тремя тысячами населения. Палмер поморщился, увидев вывеску перед парковкой – близнец феи Динь-Динь из «Питера Пэна» парил над кричащей неоновой надписью с названием мотеля. Пылающий конец волшебной палочки феи ставил точку над i в слове pink[2].

Соня вернулась от стойки регистратора и села в машину. У нее в руках была пластиковая бирка с висящим ключом.

– Номер двадцать. Я ему сказала, что у нас медовый месяц и мы не хотим беспокоить других постояльцев.

– Это нам будет легко, – сухо отозвался Палмер, оглядывая пустую парковку.

Он включил передачу и подъехал к концу стоянки на двадцать мест. Длинный розовый дом в виде буквы "Г" был покрыт полинявшей розовой штукатуркой цвета хорошо прожеванной жвачки.

Интерьер комнаты тоже выглядел не лучше. Стены цвета жиденького ракового супа, а ковер с виду – и на ощупь – как грязная сахарная вата.

– Как в брюхе удава, – простонал Палмер, увидев еще и шинелевое покрывало на не слишком широком матрасе.

Соня хмыкнула и уставилась на картину над кроватью. Это была дешевая копия с блошиного рынка со слащавым изображением большеглазого потерянного существа, сложившего жеманно губки бантиком. Фыркнув с отвращением, Соня сорвала эту дрянь со стены и запустила в угол, а потом плюхнулась на кровать. Пружины заскрипели, выражая протест.

Палмера поразило, до чего у Сони усталый вид. За ту неделю, что их жизни шли в одном русле, Палмер привык считать ее неестественно энергичной. Женщин с таким напором он никогда не встречал. Сейчас, когда она лежала, беспомощно вытянувшись, он ощутил, как загорается в нем неясное вожделение.

– Иногда я чувствую, что невозможно стара. – Соня подняла руку к лицу, медленно потерла лоб. – Так ужасно, невыносимо стара. А ведь мне еще нет и сорока. – Очень сухо прозвучал ее смех. – Интересно, как же чувствуют себя по-настоящему древние? Такие, как Панглосс? Наверное, очень усталыми. Слыхала я, что, когда им надоедает тянуть лямку, они просто засыпают. На годы, на десятилетия. Сон – пасынок смерти.

Голос звучал отстраненно, будто Соня была за сотни миль отсюда. Палмер подумал, знает ли она, что говорит вслух.

Он сел рядом с ней и уставился на истертый ковер под ногами.

– Соня... что случилось там, в доме?

– Оказалось, что я не одна.

– Что?

Тихим усталым голосом она рассказала ему об Аниз и Фелле, о плане Моргана вывести собственную расу вампиров путем генной инженерии.

– И ты их там оставила? Живых?

–Палмер, ты не понимаешь...

– Это ты права. Не понимаю! Почему ты их не убила?

– Не смогла.

– То есть не захотела?

– Нет. Не смогла. -Соня сняла очки, впервые показав Палмеру глаза. – Я сама этого до конца не понимаю. Я думала, будто могу вернуть то, чем я была, убив то, чем я стала. Это не получилось. Может быть, пора начинать строить, а не разрушать. Я очень одинока, Палмер. До ужаса одинока.

Палмер заставил себя поглядеть ей в глаза. Она молча напряглась, ссутулила плечи, ожидая от него реакции отторжения. Зрачки были огромны, расширены до предела, чтобы брать максимум даже от ничтожного источника света. Это были глаза гибрида – не вампира, не человека. Сначала Палмера одолело отвращение к их сырому, нечеловеческому виду, но потом он увидел в них какую-то извращенную красоту. Даже не касаясь ее разума, он знал, как сильно она открыла себя перед ним, сняв очки.