Почти англичане - Шарлотта Мендельсон

– Полезнее. Можешь мне не рассказывать.

– Я… думаю о карьере.

– О карьере? Тебе сколько лет, сорок? Будешь хирургом хотя бы?

Марина морщится. Этого все от нее ожидают; она и сама рисовала таким свое будущее, пока училась в Илингской школе, и лишь теперь осознала, как плохо в семье представляют ее способности. Марина Фаркаш, которая успешно борется за место под солнцем с выдающимися и самоуверенными мужчинами? Это утопия.

– Я, я не уверена, – говорит она.

– А как же интеллектуальное обогащение? Ты будешь знать все о каком-то паршивом атоме, но станешь ли от этого культурней? О такой жизни ты мечтаешь?

– Знаю, – говорит Марина, готовая совершенно некстати расплакаться. – Я хочу быть культурной, конечно, хочу. Боже, я постоянно об этом думаю, ну, о книгах, и прочем. Но…

– И не говори мне, что печешься об общем благе. Такая, как ты, лучше будет творить великие дела за пишущей машинкой на чердаке, чем менять пенсионерам пеленки.

Марина глотает комок. Во всех своих фантазиях она представала в лабораторном халате – хмурая, но красивая; никаких человеческих выделений там не было.

– Я могу заниматься исследованиями.

– Девочка моя, поверь: на меня пашет целая команда исследователей – проверяют факты, снимают копии; это хуже, чем лопатой махать. Мрачно, как в жопе. Мрачнее.

– Я думала…

– Брось эту кодлу и найди занятие по душе. Если есть хоть капля мозгов – не пропадешь.

Возможно, он прав. Перед ней открываются новые горизонты, культурный мир латинского языка, сонетов и ржанок, а в этом мире – Марина: эстет, джентльмен.

– По-моему, мозги у меня есть, – говорит она, чувствуя, как сердце разгоняет кровь.

– Пожалуй, что так.

Он мог бы стать ее покровителем. У тех, кто избран для великих свершений, всегда есть наставники. Марина прочитала столько книг о Хелен Келлер[15] и Жанне д’Арк, что собственное избранничество кажется ей делом решенным. Время уходит. Сейчас или никогда.

Но нет, слишком поздно – он отворачивается. Не успев подумать, Марина говорит:

– Мне нужна ваша помощь.

Мистер Вайни громко хохочет.

– Прости. Меня обычно не просят так напрямик. Во всяком случае, дети. Помощь в чем?

– Я… не знаю.

– Слушай, мне надо идти. Чего доброго, решат, что я умер. Мы, – говорит он, стиснув ее плечо, – еще вернемся сюда в воскресенье. У Нэнси здесь учится крестник, скучный тип, нужно будет его забрать.

Марина шутливо округляет глаза.

– Почему бы и тебе не прийти – а там, глядишь, найдем минутку, поговорим.

– О, можно? Правда? Было бы здорово! Научите меня, пожалуйста! Всему, что сочтете нужным.

Воскресенье, 5 февраля

Утренняя служба (хор капеллы) или пасторское напутствие, зал богословия, доктор Моллинг на тему «Природы щедрые дары»;

лакросс против монастыря Богородицы: 1/X и 2/X (А), 13:15;

нетбол против Клуба Кумских выпускников: 1/VII и 2/VII, Грир;

банкет для Клуба КВ, зал церковного суда, 19:30.

Имела место неприятная сцена. Вероятно, с утра, как раз перед тем, как Марина позвонила домой, миссис Добош и ее ужасная внучка Наталья нагрянули в Вест-стрит, намереваясь провести с ней все утро, а затем взять ее с собой и где-нибудь пообедать.

Марина отказалась.

Должно быть, это какое-то недоразумение. Рози, несмотря на акцент, прекрасно понимает английский на слух, но время от времени все-таки…

Нет. Никакой ошибки. Лору подзывают к телефону. Марина в самом деле отказала миссис Добош. Она хочет свести бабушку в могилу?

– Как я могла согласиться? – оправдывается Марина. – Нельзя же, ну, не делать уроки. Они у нас сразу после утреннего напутствия. Так положено. У меня были бы неприятности.

– Солнышко, мистер Дэвентри наверняка вошел бы в положение.

– Не вошел бы. – В ее голосе звенят слезы. – И потом, я терпеть не могу Наталью. Ты тоже. Помнишь скрипичный концерт крестьянской музыки в прошлое Рождество? Ты сказала, что больше никогда…

– Милая, но нельзя же было взять и отказаться. Ты не можешь, не знаю, догнать ее?

– Не могу.

– Почему?

– У меня… планы. Уже.

– Никто не будет возражать, если ты разок не появишься в столовой…

– В буфетной.

– Какая разница?

– Никакой, – говорит Марина. – Все равно с буфетной это не связано.

– А с чем это связано?

– Это, м-м-м, обед по поводу… биологии.

Лора чувствует во рту металлический привкус. «Марина, – думает она, – никудышная лгунья, в отличие от ее отца. В отличие от меня».

– Ясно, – говорит она наконец, притворяясь, что не замечает недовольную гримасу на лице Жужи. – Ты занята. Ясно. И ты им вежливо все объяснила? Я… конечно. Да, ничего не поделаешь.

– Нелепо, – фыркает Жужи, возвращаясь к газете. Рози на кухне гремит посудой; она будет вне себя от ярости. Одна Ильди встречается взглядом с Лорой, и та – чем ближе к полудню, тем отчетливей – понимает, что тетушка Петера хочет о чем-то ей сообщить, только не может сделать это с глазу на глаз. Лоре тоже есть что сказать. Вчерашнее послание, которое она приписала вымышленной школьной подруге, на самом деле от мужа. Встреча назначена – нет, вы подумайте! – возле гостиницы «Слон и замок» этим вечером.

Пока доктор Моллинг читает проповедь об опасности стереопроигрывателей, Марина ищет глазами Гая. Она очень нервничает. Вчера она подслушала историю о выпускнице, которая полгода назад, в летнем триместре, занималась настоящим сексом – каким-то образом усевшись на парня верхом, – как вдруг вошел декан Рэндольф и начал болтать с ними обоими, не замечая ничего подозрительного, потому что все закрывала ее длинная юбка. Такое технически возможно? Эта сцена не шла у Марины из головы. Ей приснился удивительно яркий эротический сон; содержание и участники стерлись из памяти, но некоторая липкость осталась. А также вина – Гая в этом сне не было. Марина опять оборачивается, но пятиклассников почти не видно из-за колонны; в поле зрения нет ничего похожего на его немытые недоблондинистые кудри и радостное лицо. Вдруг он забудет передать ей сообщение от своей мамы с подробностями насчет сегодняшнего обеда? Стоит ли ждать помощи от мистера Стеннинга? Марина со всех ног мчится в Вест-стрит, надеясь найти в гостиной тисненую карточку, но столик для писем пуст. Ханна Норт, единственная выпускница, к которой Марина чувствует приязнь, с улыбкой поднимает брови. Однако Марине не до разговоров.