Скрипичный ключ к счастью - Дарья Калинина

– Если Анечка и впрямь умерла, то я бы ничего не пожалел лишь бы узнать, как это случилось.

И тогда Саша решилась. Она достала и молча протянула Никифору конверт с письмом, найденным где-то проходимцем Яго.

– Что это такое?

– Мне кажется, что это вам.

Никифор письмо взял и пробежал глазами первые строки.

– Написано рукой Анечки, – тут же заметил он. – Откуда это у вас?

– Нашла.

– Где?

– Мне кажется, это было в футляре вашей Ярославы. И случайно выпало. А я подобрала.

– Ничего не понимаю, – покачал головой Никифор. – Это написано Анечкой. Это ее почерк. Но почему она тут говорит, что уходит жить к Гоше Голубеву? Кто это такой?

– Ее школьный друг. Вы его не помните?

– Был у нее какой-то приятель, как хвостик за ней ходил. Но Аня пишет, что у них будет ребенок. Какой ребенок? Откуда?

– Откуда у всех, оттуда и у них!

Какое-то время Никифор молчал, осмысливая эту новость. Потом он еще раз прочел письмо.

И устремил на Сашеньку взгляд, полный невыразимых чувств.

– Анечка?! – прошептал он. – Она была беременна? От этого Гоши?

Никифор был до такой степени изумлен, что сразу было ясно, этой записки он прежде никогда не видел. А вот Петр Карлович при первых же словах своего друга как-то подозрительно себя повел. Он низко опустил голову. И плечи его поникли, словно на них лежала неимоверная тяжесть.

– Ничего не хотите сказать? – спросила у него Саша. – Она ведь к вам приходила!

Петр Карлович молчал.

– Анечке просто не к кому было еще обратиться, – продолжала настаивать Саша. – Ей было плохо, когда она добралась до вас?

Петр Карлович слабо кивнул.

– Она была очень подавлена. Сказала, что запуталась. Что поверила, а ее предали.

– И что там у них случилось?

– Как я понял, этот мальчик уехал к своим родителям. А к Анечке пожаловала свекровь.

– Кто?

– Мать этого мальчика. Она очень плохо поговорила с Анечкой, указала ей на дверь. Обозвала потаскушкой, которая погналась за богатым мальчиком. Обвинила Анечку в том, что она хочет испортить будущее ее сына. В общем, выложила все, что обычно в таких случаях говорят многие матери. Анечка была шокирована, она даже толком ничего не смогла возразить, когда свекровь буквально вытолкала ее за дверь и велела убираться домой.

– Но домой Анечка пойти не могла, и она пришла к вам.

– Да, она пришла ко мне.

Никифор вздрогнул.

– Аня была у тебя? Почему же ты мне ничего не сказал?

– Она умоляла не сообщать вам. Она плакала, была так несчастна, я просто не осмелился пойти наперекор. Решил, пусть уж ночку поспит, немного успокоится, а утром я уговорю ее, чтобы она вернулась домой. Понадобится, так силком ее к вам привезу.

– И что же?

– Ночью у нее начались роды. Я проснулся от громкого крика, вызвал врачей. Они приехали, забрали Анечку, но…

– Что? Что «но»? Да не молчи же ты, изверг!

– Роды были очень тяжелые. Врачи боролись за жизнь и роженицы, и ребенка. Но у Ани произошла остановка сердца. И ее ребенок… Он родился слишком слабым, он тоже не выжил.

Последовала тяжелая пауза.

– То есть они умерли?

– Да.

– И Аня, и ее ребенок?

– Да, да.

– И ты молчал об этом? Все эти годы ты молчал?

– Я понимал, что должен был сказать тебе и Хелене правду. Но всякий раз, когда я начинал этот разговор, у меня язык буквально примерзал к глотке. Я не мог заставить себя и выговорить эти слова. Анечка… Она же была мне как дочь! И она умерла почти у меня на руках, а я ничего, совсем ничего не мог с этим сделать!

И Петр Карлович разрыдался.

– Конечно, я видел, как вы мучаетесь, – сквозь слезы произнес он. – И ты, и Хелена! Но что бы изменилось, скажи я вам правду. Стало бы только хуже. Так у вас оставалась хоть какая-то надежда. А когда Хелена угодила в больницу, говорить правду и вовсе не было уже никакого смысла. Хелена каким-то образом почувствовала, что Анечка умерла. Она сама тебе это сказала. Почему ты ее не послушал?

– Я же думал, что это бред сумасшедшей.

Никифор был растерян.

– Прости меня! Я поступил как трус. Но я не мог тебе сказать!

– Возможно, ты и прав, – произнес Никифор после паузы. – Наверное, на твоем месте я поступил бы так же трусливо. Не смог бы я сказать родителям, что их ребенок скончался фактически у меня на руках, а я ничего не сделал, чтобы его спасти.

– Этого я и боялся. Боялся, что вы с Хеленой станете думать именно так. Но я поехал с Аней в больницу, сунул там денег врачам, прилично так дал, они были довольны, и мне пообещали, что сделают для нее все возможное. Но к остановке сердца они не были готовы. Сказали, что если бы девочка наблюдалась у специалистов в течение всей беременности, то трагедии бы не произошло. Ее заблаговременно положили бы в стационар, не было бы экстренных родов, да еще осложненных мертворожденным ребенком.

Из глаз Петра Карловича текли слезы. Никифор тоже прослезился, обняв своего старого друга.

– Ничего, мы это как-нибудь переживем. Я уже давно смирился с мыслью, что Ани больше нет. Так что… И насчет тебя… Не кори себя, друг. Я вот только сейчас подумал, что надо будет сказать Хелене правду, и понял, что не смогу сказать дочери о том, что случилось с Аней и ее ребенком.

– Так ты меня прощаешь?

– Понимаю и прощаю. И ты меня прости!

Петр Карлович порывисто обнял своего друга. И старики заплакали, один припав к плечу другого.

В отличие от стариков, которых сильней всего взволновала эмоциональная подоплека этой истории, Сашенька рассуждала более рационально. И ее насторожил один момент. А с чего вдруг маменька Гоши Голубева явилась выяснять отношения к своей несовершеннолетней невестке в отсутствие самого кавалера?

– Гошу родители вызвали к себе в Наукоград, дескать, хотят с ним повидаться. Но при этом сама мать Гоши в это же время прикатила на их старую квартиру, прекрасно зная, что сына там уже нет! Зачем же она это сделала? Ясно, что мать Гоши имела намерение повидаться с кем-то, кто оставался в этой квартире. И как знать, возможно, что навещавшая внука бабушка была не столь уж наивной и сумела заметить, что в квартире вместе с Гошей проживает еще и какая-то девушка. А возможно, родительнице о происходящем с оставшимся без присмотра юношей сообщили соседи. Всегда ведь найдется доброхот, которого хлебом не корми, а дай сунуть нос в чужие дела. Как ни таились молодые, а их секрет стал известен посторонним.