Иерихон - Басти Родригез-Иньюригарро

Кампари заржал, так как не ждал, что краеугольным камнем этой тирады окажется такой незначительный факт, а нетривиальная формулировка его восхитила. Надо прекращать, говорил он себе, Пау не знает его, Пау услышит в смехе издёвку. Однако Кампари не смог заткнуться, даже когда художник шагнул вперёд и с размаху врезал ему под челюсть.

«Наверняка метил в лицо и промахнулся. А я не могу драться — я боюсь повредить ему руки!».

Вцепившись в отворот командорского пальто, уверенный, что во второй раз не промажет, Пау снова занёс кулак, но Кампари оттолкнул его. Архитектор заскользил, шатнулся назад и, падая, потянул за собой командора. Кампари едва успел выставить ладони, чтобы не приземлиться на противника полным весом.

— Странно, — задумчиво протянул Пау. — Температура ведь не скачет. Откуда ледяная корка?

— Из-за ветра. Здесь всегда ветер. Простите за хохот: меня развеселил оборот про феодальное право и поставил в тупик тот факт, что Дик рассказала вам про ночь у карьера. Она предупреждала, что выложила всю биографию, но не мог же я понять это буквально. Сделайте милость, смиритесь с моим существованием хоть на время, и идём ко мне, иначе оба схватим воспаление лёгких.

— Или вы распространите своё феодальное право на меня, — отозвался художник, — что было бы неосторожно при здешних нравах.

Понятно, на чём Дик спеклась: только что горел праведным гневом, и вот, пожалуйста — развязные интонации, саркастичная ухмылка.

— То есть выяснять отношения на этой же платформе — поведение осторожных людей? — фыркнул Кампари, вставая и протягивая архитектору руку.

Пау медленно поднялся, проигнорировав её.

— Значит, попойка у карьера. Так и знал, что это началось именно тогда, — сказал он уже в лифте.

— Простите, что — это?

— Ваша связь.

— Какая связь? Это был единственный раз.

— Вот как? — брови Пау поползли в противоположную движению лифта сторону.

— Постойте. Что Дик сказала вам?

— Ничего. Я почуял.

— Вы меня развели как ребёнка.

Они пошли через заснеженный пустырь.

— Будете называть чутьём паранойю, мозг вам и не такое подкинет. Дик говорила обо мне в контексте вашего перевода в Центр, а ревнивое воображение нарисовало целую связь.

— Вовсе нет. Меня задела её манера произносить ваше имя. К тому же, она рассказывала обо всём очень подробно, шабаш у костра изложила в лицах, но потом запнулась и долго молчала.

— Заладили: шабаш, вакханалия. Нет, по меркам Агломерации, конечно, это была разнузданная оргия, но на самом деле — детская забава. Не смотрите так. Уж простите, возвышенное создание, что мы, примитивные существа, иногда неуклюже бросаемся друг на друга в поисках забытья.

— Что она для вас?

— Друг.

Пау изменился в лице и некоторое время шагал молча. Кампари косился на него с суеверным ужасом.

— Утром спрашивал себя — что со мной не так? Неужели я — непробиваемо здоровый гражданин, не склонный к болезненной фиксации? Но, увидев влюблённого человека живьём, благодарю небо за то, что меня чаша сия миновала.

— Не спешите радоваться: вы не знаете ни будущего, ни тайных рычагов своей души. Лично я от себя такого не ожидал.

Они протиснулись через решетку монастырских ворот, стараясь не примёрзнуть пальцами к прутьям.

— А уж насколько я от вас такого не ожидал, — признался Кампари.

— Вылезайте из куртки, Пау, здесь натоплено. Наконец-то.

— Не так давно температура была та же, что за окном? — понимающе кивнул юноша.

— Если не ниже. Зато новостройки прогреваются до шестнадцати градусов, а тут нынче — тропики.

— Возможно ли говорить открыто? — прошептал архитектор.

— Вас смущает камердинер? Здесь толстые стены, а он никогда не лезет в мои дела. До утра его не увидим, если не позвать. Так и исполняем последнюю волю экс-командора.

— Он скончался? Соболезную.

— Нет, но многие приравнивают отставку к смерти. Я умолял его оставить камердинера при себе, но против «не положено» логика бессильна. Сей спартанец с ранней юности служил при командоре и иной роли для себя не представляет. К тому же, вопреки понятиям о здоровом равнодушии, привычка часто переходит в привязанность, а экс-командор — вообще своеобразная личность: никто не принимал его всерьёз, но всем он нравился. Попросив старого товарища заботиться обо мне, он обрёк последнего на преданность человеку, чей образ жизни вызывает неразрешимые сомнения. Впрочем, слово «заботиться» было воспринято так, как я его понимаю. Если бы мой камердинер отчитывался перед Отделом Внутреннего Контроля, меня бы здесь уже не было. Ешьте.

— Не хочу.

— Хотеть не надо, ешьте через силу — вы же промёрзли насквозь. Если претит идея делить со мной ужин, я подожду. Стул всё равно один: те, что на балконе, оттают к весне. Но обычно гости усаживаются на пол.

Пау медленно разжал кулак, протягивая командору складной нож:

— Полагаю, он выпал из плаща Дик.

Кампари недоверчиво уставился на художника:

— Выпал, значит. Ну, не мне вас судить. Сами вернёте.

— Он не может лежать у меня в кармане, — Пау нервно пожал плечами. — И не потому, что я — несостоявшийся самоубийца.

— Так вы собирались прикончить меня! — просиял Кампари. — Но, очутившись в моей спальне, в опасной близости от моей еды, решили, что оставить нож при себе — нечестно? Некрасиво? Мне импонируют ваши ритуалы. Но знаете, на трезвую голову с вами невозможно иметь дело.

Пау с любопытством наблюдал за тем, как Кампари откинул ковёр, выцарапал половицу и извлёк из-под неё сосуд тёмного стекла.

— Что это?

— Подарок госпожи настоятельницы на вступление в должность. Не вздумайте отказываться, вино — действительно редкость. Я разорял монастырские погреба, рискуя остатками уважения госпожи Авилы, но эту бутылку берёг на особый случай.

— Что ж, я заинтригован, — поднял брови художник. — Даже польщён. Выходит, я и есть особый случай?

— А то вы ещё не поняли, — ухмыльнулся Кампари. — Впрочем, лучше ограничиться парой глотков.

— Историю бедняги Юлиуса мне пересказали без утайки, так что я предупреждён.

Ужин, рассчитанный на одного человека, поглощали без внимания, зато вино пробудило в Пау живую реакцию.

— Будто пьёшь то, что глотать нельзя, но чувствуешь вкус и пульс земли. Поразительные ощущения.

Половина бутылки исчезла с неожиданной скоростью и произвела убойный эффект, усиленный жаром натопленной комнаты. Кампари растянулся на вытертом ковре. Пау вздохнул и рухнул рядом.