Сильвандир - Александр Дюма

Доложили, что обед подан. Шевалье д'Ангилем мысленно поблагодарил небо, пославшее ему удобный повод совершить то, что актеры в своей среде именуют: «вовремя уйти со сцены». Кретте уловил едва заметное выражение радости, промелькнувшее на лице д'Ангилема.

— Шевалье, — сказал он, — можно, пожалуй, подумать, что это выигрыш делает вас столь остроумным и веселым, но не скромничайте: я-то вас уже хорошо узнал и держу пари, что вы не прочь поставить выигранные вами триста луидоров на карту против д'Эрбиньи, проигравшего четыреста; думается, играть надо до тех пор, пока у кого-либо из вас двоих не выпадет двадцать одно очко.

Проговорив это, маркиз выразительно посмотрел на Роже.

Шевалье понял, что он должен повести себя, как положено настоящему дворянину, и добровольно пожертвовать своим неожиданным богатством; он закашлялся, чтобы скрыть вздох, и ответил:

— Вы совершенно правы, маркиз. Но так как двадцать одно выпадает довольно редко, я предлагаю господину д'Эрбиньи поставить триста луидоров против моих трехсот, и мы сыграем только один круг, не заглядывая предварительно в свои карты. А там — будь что будет!

— Идет! — отвечал д'Эрбиньи.

Сдали карты; ставок больше никто не сделал. Затем оба партнера открыли свои карты; у д'Ангилема было двадцать девять очков, у д'Эрбиньи — тридцать.

Роже слегка покраснел, и только.

— Вот ваши триста луидоров, виконт, — сказал он с улыбкой.

— Вы настоящий игрок, господин д'Ангилем, — ответил д'Эрбиньи, поклонившись.

— Примите мои поздравления, шевалье! — воскликнул граф де Шастлю. — Вы играете, как истинный дворянин.

— Я вас тоже поздравляю, — сказал барон де Тревиль.

— И мы поздравляем, — подхватили остальные.

Кретте взял Роже за руку и пожал ее; потом, наклонясь к самому его уху, тихо проговорил:

— Превосходно, шевалье, ведь человека узнают в игре и в огне; ведите себя так, как вели себя нынче, и через три месяца вы станете рыцарем без страха и упрека.

«Сколько шумных похвал! — прошептал про себя Роже, вставая. — Можно подумать, что я совершил подвиг».

Однако, переходя от карточного стола к обеденному, он испустил тяжкий вздох и лишь потом вздохнул полной грудью.

Обед прошел очень весело; маркиз де Кретте и его приятели всегда кичились тем, что умеют пить; оказалось, однако, что в этом отношении они просто малые дети рядом со своим сотрапезником из провинции. Роже совершенно искренне считал, что бокалы слишком малы, а вино — слабое.

— Черт побери! — воскликнул д'Эрбиньи. — Да вы такой же прекрасный игрок, как наездник, и такой же отменный петух, как игрок! Видно, у вас в Ангилеме все делают на славу.

Роже был в восторге от того, что нашли, будто он не только равен изысканным аристократам, но в чем-то даже превосходит их.

За обедом молодые люди говорили об охоте, о любви, о битвах и поединках; пока речь шла об охоте и о любви, шевалье было что порассказать, хотя его любовные похождения были совсем не того рода, что у его новых приятелей. Но когда речь зашла о битвах и поединках, он уже ничем не мог похвастаться — ни доблестью, ни одержанными победами: ему никогда еще не доводилось видеть поле сражения, он даже ни разу не участвовал в самой пустячной дуэли; это обстоятельство безмерно унижало юношу, попавшего теперь в незавидное положение безмолвного слушателя.

На стол уже подали десерт, когда к гостинице подъехала еще одна веселая компания. Составлявшие ее дворяне уже при своем появлении шумели, пожалуй, не меньше, чем маркиз де Кретте и его сотрапезники к концу обеда.

— Ну вот, кажется, мы будем иметь удовольствие лицезреть господ Коллинских, — промолвил маркиз де Кретте с мрачным видом, не ускользнувшим от Роже.

Шевалье высунулся из окна и увидел четырех дворян; двое из них были одеты особенно франтовато, хотя и несколько причудливо: небрежно остановившись у входа в гостиницу, они громко переговаривались и балагурили.

То были венгерские дворяне, их богатый наряд выглядел чересчур экстравагантным. Такая роскошь казалась слишком вызывающей даже в ту эпоху, когда роскошью трудно было удивить.

За столом, где сидела компания маркиза де Кретте, тотчас же воцарилось глубокое молчание, словно молодые люди хотели этим подчеркнуть неуместность развязного поведения вновь прибывших.

Роже наклонился к уху маркиза:

— А кто они такие, эти господа Коллинские? — спросил он.

— Знатные венгерские магнаты, — отвечал маркиз, — и ведут они себя здесь, во Франции, как привыкли вести себя дома: избивают содержателей постоялых дворов и гостиниц, дурно обращаются со слугами, преграждают дорогу прохожим. На все их выходки можно было бы смотреть, как на милые шалости, если бы дуэль не запрещали и не преследовали так строго. Впрочем, люди они храбрые, этого у них не отнимешь.

Роже внимательно слушал маркиза. Между тем братья Коллинские вошли в большую залу гостиницы, и дворяне из обеих компаний весьма учтиво раскланялись друг с другом. Но едва только все обменялись приветствиями, де Кретте встал из-за стола, вслед за ним поднялись и его сотрапезники, он расплатился с хозяином и вышел в сопровождении Роже и остальных своих друзей.

Уже спустившись до самого низа лестницы, шевалье услышал громкий смех Коллинских, и слова «светло-зеленый бант» несколько раз резанули его ухо. Ведь на плече у Роже, как мы уже упоминали, был пришит светло-зеленый бант — украшение весьма дурного вкуса, особенно на небесно-голубом кафтане; утром шевалье не обратил на это внимания, но уже к вечеру все хорошо понял, вот почему его вывели из себя насмешки зубоскалов и он сразу же возненавидел их: юноша не мог им простить, что они нашли его наряд смешным.

Маркиз де Кретте со своей стороны не пропустил ни единого слова из этих насмешливых замечаний; садясь на коня, он пробормотал:

— Господи! До чего же нагло и вызывающе ведут себя эти Коллинские!

Роже догадался, что шуточки венгров были услышаны всеми его спутниками, и жестоко страдал из-за этого; однако в первую минуту он не нашелся, что сказать, и вынужден был молча проглотить обиду.

Когда компания возвратилась в Париж, шевалье сердечно поблагодарил маркиза за любезность, которую тот выказал к нему; затем он попросил у молодых дворян позволения нанести каждому из них визит и принял приглашение участвовать на следующий день в игре в мяч.

— Отпорите, пожалуйста, ваш светло-зеленый бант, — чуть слышно произнес маркиз, прощаясь с Роже, — и нашейте взамен пунцовый: сейчас это самый модный цвет.

Шевалье предпочел бы получить удар кинжалом, нежели услышать сей деликатный совет своего нового друга.

«Что ни говори, а ведь в Сен-Жермене мне нанесли оскорбление, — подумал он, — а я не потребовал сатисфакции. Неужели у меня недостало мужества?»