Вся мировая философия за 90 минут (в одной книге) - Посмыгаев

Итак, древние народы, предоставленные самим себе, подобно личностям, выбравшим своеволие, живут согласно материальным интересам; и такой способ бытия обусловливает отсутствие действительного развития как народов, так и личности.

Среди народов, предоставленных самим себе, Чаадаев называет также Китай и Индию. Оба общества не погибли лишь благодаря необъятной величине своего населения, но самобытность их утратилась, и в этом смысле «смертный приговор был все же произнесен над ними». Великое по учение, которое дает судьба этих народов, состоит, по Чаадаеву, в возможности наблюдать, «во что бы обратился род людской без нового импульса, данного ему всемогущей рукой».

Истории древних народов и цивилизаций Чаадаев противопоставляет другой исторический период, отличающийся тем, что здесь народы не предоставлены собственной воле. Отметим, что, согласно Чаадаеву, нельзя сказать, что в древние времена все народы в равной степени были предоставлены самим себе. Чаадаев выступает против одинаковости, или неразличимости, древних народов по степени воздействия на них Бога. Эта неразличимость означала бы уничтожение различия в умах и нравственных силах личностей и народов. Но личность и свобода существуют постольку, поскольку есть эти различия. Поэтому необходимо допустить, что даже в древний период «некоторые народы и некоторые личности обладают такими знаниями, которых нет у других народов и у других личностей».

В связи с этим Чаадаев выделяет историю иудейского народа, «среди которого традиция первоначальных внушений Бога сохранилась в большей чистоте, с большей определенностью, чем среди других, и что от времени до времени появлялись люди, через которых как бы возобновлялось первоначальное действие нравственного порядка» {«Шестое письмо»).

Жизнь иудейского народа в дохристианский период Чаадаев соотносит с тем вторым этапом, когда Бог «просветил отдельных избранников, дабы они хранили истину на земле».

Перейдем теперь к рассмотрению третьего периода истории, охватывающего жизнь народов, которые не были предоставлены самим себе, а напротив, испытали действие «нового импульса, данного всемогущей рукой». Напомним, что важнейшей вехой этого периода, по Чаадаеву, было то, что один из смертных людей оказался достойным «быть облеченным божественным авторитетом, быть посвященным во все его сокровенности, так что он стал с ним одно и возложил на него поручение сообщить нам все, что нам доступно из божественной тайны».

Речь идет об Иисусе Христе и, соответственно, о тех народах, которые сознательно подчинились его учению, то есть европейских народах. Чаадаев говорит о безусловном превосходстве европейского общества над древними.

В чем же состоит это превосходство? Первое — это то, что европейские христианские народы являются одним социальным и нравственным целым. «Чаадаев пишет, что христианская Европа на протяжении веков составляла единую федеративную систему, то есть фактически представляла собой единое политическое и экономическое образование. Эта система была, правда, разорвана протестантской Реформацией, но, «когда Реформация произошла, общество уже было воздвигнуто навеки. До этого рокового события народы Европы смотрели на себя как на одно социальное тело, хотя и разделенное территориально на различные государства, но в нравственном отношении принадлежащее к одному целому» («Шестое письмо»).

По мысли философа, в Европе в качестве правовой основы фактически выступало право церковное, рассматривавшее все европейские народы как единый «народ Божий». Поэтому и все войны расценивались как междоусобные. «Один-единственный интерес одушевлял весь этот мир; одна мысль его вдохновляла. Вот что придает истории средних веков глубоко философское значение; это в буквальном смысле слова история человеческого духа» («Шестое письмо»),

Чаадаев имеет в виду, что речь идет об истории не столько материальной — экономической или политической, — сколько об определенном духовном процессе. Жизнь европейских народов объединяет единое духовное развитие. Чаадаев подчеркивает: «Движение нравственное, движение мысли составляли главное ее содержание; события чисто политические находятся там всегда на втором плане, и лучше всего это доказывают те самые войны из-за убеждений, которые были для философии прошлого века предметом такого ужаса». Далее Чаадаев ссылается на Вольтера, отмечающего факт, что убеждения вызывали войны лишь у христиан, но указывает, что сам Вольтер не доискивается причины этого явления.

Причиной же было именно отличие христианских обществ от древних. Не материальный интерес движет христианскими обществами, но исключительно духовный, иными словами, европейскими обществами движет принцип мысли: «И я спрашиваю вас, могло ли установиться в царстве мысли иначе, как предоставлением принципу мысли всей его действительности, всей его напряженности?»

— И если снова обратиться к параллели с отдельной личностью, то мы увидим, что с европейским народом можно сопоставить личность, выбравшую способ проявления воли, соответствующий подчиненности (в идеале — «до совершенного лишения себя своей свободы») «мировому сознанию», определяемому божественным источником. Поэтому, в отличие от древних, европейские народы не предоставлены самим себе, а именно ведомы внешней по отношению к ним божественной силой.

Европейские народы в своем историческом развитии ориентируются на некие идеалы, которые заданы извне, они буквально не от мира сего. Таким образом, эти идеалы не выработаны европейскими народами в соответствии с конкретными условиями их жизни— географическими, климатическими, а также традициями, выросшими естественным путем из естественных обстоятельств жизни, а именно, заданы божественным источником.

Чаадаев указывает также, что в древности «человек поневоле был обречен на искание образца в самом себе». Удивительно, что современный европейский философ (Чаадаев не называет имен, но явно подразумевает И. Канта и Ф. Фихте), уже имея перед собой «возвышенные наставления, преподанные христианством <…> все еще подчас упорно пребывает в том кругу, в котором был замкнут древний мир, а не помышляет о поисках образца совершенного разума вне человеческой природы», который раскрывается в божественном откровении.

Для Чаадаева принципиальной является эта формула о «разуме вне человеческой природы», то есть разуме, не вытекающем из человеческой природы, но тем не менее выступающем в качестве объединяющего образца для исторического развития европейских народов.

По Чаадаеву, материал старого мира был использован для построения нового, и материальная основа нравственного порядка осталась прежней. И сколько бы ни было духовных сил, рассеянных по земле, — Чаадаев пишет о «деятельных и сосредоточенных способностях с Севера» и «пылких силах Юга и Востока», — все эти духовные силы соединились в день появления христианской идеи, «чтобы зародились поколения идей, элементы которых были до тех пор погребены в самых таинственных глубинах человеческого сердца».

Итак, в основе культуры европейских народов лежит, несомненно, тот материал, в том числе и идейный, который обусловлен конкретными условиями их жизни. «Но, — замечает Чаадаев, — ни план здания, ни цемент, связавший воедино эти разнообразные материалы, не были делом рук человеческих: все совершила пришедшая с неба мысль».

То, что европейские народы ведомы идеей истины, которая не является делом рук