Современный детектив. Большая антология. Книга 12 - Андреас Грубер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Слезы хлынули из ее глаз, и я не знал, как ее успокоить. Выждал пару минут, а потом нерешительно показал на другую фотографию. Она была сравнительно недавней, и на ней легко узнавалась женщина постарше и четверо нарядных детей, которые сидели на полу и улыбались. За их спинами стояла рождественская елка, под которой лежали подарки.
— Война сломала жизнь не только самому Антону, но и мне и нашим детям… Особенно тяжело было в последние годы. Антон хоть и с трудом, но работал, но каждую крону, на которую ему удавалось наложить руки, тратил на сигареты и выпивку. Рождество и Новый год всегда были самыми главными праздниками в году, у нас собирались дети и внуки, и ради них он несколько дней старался держать себя в руках. А прошлой осенью я думала, что сойду с ума. Мы кругом задолжали, и у меня не осталось друзей, у кого можно было попросить взаймы. Нам не хватало восьмидесяти крон, чтобы раздать самые неотложные долги до Рождества, а ведь надо было еще купить еду и рождественские подарки… Я ломала голову, как раздобыть хотя бы пятьдесят крон. У меня не осталось ценных вещей, которые можно было бы заложить. И вдруг случилось чудо: ко мне подошел Кристиан и дал мне четыре бумажки по пятьдесят крон. Я подавила гордость и взяла деньги. Ложь — большой грех, тем более на Рождество. Поверьте, по ночам я часто плакала в подушку. Зато Антон отметил свое последнее Рождество с внуками; и угощение было достойное, и подарков больше, чем обычно. А я утешалась тем, что другие брали плату за молчание и не по таким невинным поводам.
Я еще раз посмотрел на фотографии. Да, наверное… многие согласились бы взять деньги и под более сомнительным предлогом. Поэтому я постарался утешить фру Хансен, сказал, что по-человечески вполне ее понимаю и мы, наверное, закроем глаза на мелкое нарушение, если она согласится изменить свои прежние показания. Кроме того, начиная с сегодняшнего дня она будет говорить мне правду, и только правду. Жена сторожа испытала явное облегчение, перекрестилась и обещала больше не вводить меня в заблуждение.
— Я не знал, что ваш муж во время войны был участником движения Сопротивления. Кстати, тогда он знал Харальда Олесена?
Жена сторожа просияла, вспомнив старые времена, и горделиво улыбнулась:
— Конечно, знал! Именно Харальд Олесен и пригласил моего мужа вступить в Сопротивление. До сих пор помню, как они пожимали друг другу руки — вот здесь, за кухонным столом. Конечно, и мне пришлось помогать. Несколько раз мы прятали беженцев у нас в погребе, а потом Олесен переправлял их через границу в Швецию. Антон был лишь одним из многих его помощников. У Харальда Олесена в то время дел было по горло; он создал целую сеть отсюда и до границы. Я часто удивлялась ему. Какой он все-таки был сильный человек! Отвечал за жизнь многих людей, да и потом, после войны, ему удалось справиться с тяжелыми воспоминаниями…
Я насторожился. Разговор становился все интереснее. Возможно, скоро выяснится мотив убийства.
— Учитывая, как все сложилось потом, вы или Антон никогда не злились на Олесена?
Фру Хансен решительно покачала головой:
— Нет, на него мы зла не держали. Как можно! Шла война, и кто мог знать, что случится с Антоном потом? Мы гордились, что живем в одном доме с Харальдом Олесеном, хотя наша квартира в подвале, на три этажа ниже. Даже в последние годы Антон всегда оживлялся и меньше пил после того, как разговаривал с ним. Олесена он боготворил. А сам Олесен даже не понимал, как плохо обстояло дело с Антоном, хотя и догадывался, что наша жизнь — не сахар. Он всегда дарил нам замечательные подарки на дни рождения и на Рождество. Харальд Олесен был добрым, хорошим человеком, я ничего не могу сказать про него дурного и не понимаю, кто мог его убить. Вряд ли убийство связано с войной… Хотя спросите Антона; может быть, ему известно больше.
Я понял, что должен как можно скорее побеседовать со сторожем Антоном Хансеном в больнице. К его жене у меня остался лишь один важный вопрос.
— А как же фру Лунд? Вы о ней не подумали?
— Конечно, подумала — и о ней, и о ребенке. Мне не раз приходило в голову, что он предает их обоих. Но в общем Кристиан — человек неплохой, работящий. Трудится допоздна, а ведь ему еще приходилось угождать тестю и теще. Ее родители приезжали к ним сюда всего один раз, мимо меня прошли, как мимо пустого места, а на дом смотрели с таким презрением! Кристиану к тому же приходилось ухаживать за больной матерью. Последний раз, когда она его навещала, он ее чуть ли не внес на руках. Видите ли, он рос без отца, так что детство у него было нелегким. О его жене ничего плохого не скажу, и к мужу хорошо относится, и о ребенке заботится, но она в жизни не знала горя и понятия не имеет, что значит иметь мужа-алкоголика или расти без отца. Так что я скорее на стороне Кристиана. Да ведь он и не сделал ничего плохого… Я много раздумала, что ему гораздо больше подходит трудолюбивая студентка-шведка, чем богатая кукла, на которой он женился.
Про себя я подумал, что классовые противоречия дают о себе знать — по крайней мере в Торсхове. Чем больше я узнавал о жильцах, тем больше вопросов у меня возникало. Кстати, фру Хансен и ее больной муж тоже могут оказаться куда более важными игроками, чем мне представлялось вначале.
Я сказал, что в интересах следствия мне понадобится взглянуть на банковские книжки всех жильцов, в том числе и ее, и жена сторожа сокрушенно улыбнулась, но тут же достала из ящика стола выцветшую красную сберегательную книжку «Постбанка»:
— На жизнь вряд ли хватит, но сейчас здесь побольше, чем было, когда Антон жил дома.
Трудно было с ней не согласиться. На счете фру Хансен оказалось сорок восемь крон; в самом деле, негусто после напряженной трудовой жизни. Я понял, что последнее время она экономила на всем. Пять месяцев назад ее баланс составлял всего четыре кроны. Куда бы ни делись двести пятьдесят тысяч крон со счета Харальда Олесена, они явно не перешли жене сторожа.
Сначала я
