Октябрь 1917. Кто был ничем, тот станет всем - Вячеслав Никонов

Большевики взяли верх. «Их победой в Москве решился вопрос об их победе в России»[3197].

Бунин 4 ноября записал: «Сильно плакал. Восемь месяцев страха, рабства, унижений, оскорблений! Этот день венец всего! Разгромили людоеды Москву!»[3198]

И в этот день заседавший под гул орудий и треск выстрелов в разрушенной Москве церковный Собор принял Определение о восстановлении патриаршества. Избрание — первое за двести лет — Патриарха проходило 5 ноября. Один из соборян описывал: «В назначенный день огромный храм Христа Спасителя был переполнен народом. Вход был свободный. Литургию совершал митрополит Владимир в сослужении многих архиереев. Пел, и пел замечательно, полный хор синодальных певчих. В конце литургии митрополит вынес из алтаря и поставил на небольшой столик перед иконой Владимирской Божией Матери, слева от Царских Врат, небольшой ковчег с именами выбранных на Церковном соборе кандидатов в Патриархи. Затем он встал, окруженный архиереями, в Царских Вратах, лицом к народу. Впереди лицом к алтарю стоял протодиакон Успенского собора Розов. Тогда из алтаря вышел старец о. Алексий в черной монашеской мантии, подошел к иконе Богоматери и начал молиться, кладя земные поклоны. В храме стояла полная тишина, в то же время чувствовалось, как нарастало общее нервное напряжение. Молился старец долго. Затем встал с колен, вынул из ковчега записочку и передал ее митрополиту. Тот прочел и передал протодиакону. И вот протодиакон своим знаменитым на всю Москву, могучим и в то же время бархатным басом медленно начал провозглашать многолетие. Напряжение в храме достигло высшей точки. Кого назовет?…

— Патриарху Московскому и всея Руси Тихону! — раздалось на весь храм и хор грянул многолетие! Депутация Собора во главе с митрополитом Вениамином явилась к Тихону, который гостил тогда в Троицком подворье, и сообщила о решении.

— Ваша весть об избрании меня в Патриархи является для меня тем свитком, на котором было написано: «Плачи и стон, и горе, и какой свиток должен был съесть пророк Иезекииль». Сколько и мне придется глотать слез и испускать стонов в предстоящем мне патриаршем служении, и особенно — в настоящую тяжелую годину[3199].

Впереди его ждало богоборчество новой власти, аресты, допросы, суды, покушения, борьба с расколами внутри Церкви.

«Триумфальное шествие советской власти» действительно имело место, но везде — по-разному. Где-то большевики, объединившись с эсерами и меньшевиками, провозглашали власть местного Совета. Где-то брали ее сами. В каких-то городах проправительственные силы оказывали сопротивление, в каких-то — провозглашали нейтралитет. К началу ноября большевики все еще не контролировали значительную часть территории страны — национальные окраины, Юг, где властвовал Каледин, сельскую местность. Но в их руках оказались обе столицы и все города Великороссии.

Центром сопротивления большевикам продолжала оставаться Ставка, которая первую неделю после взятия большевиками власти провела в переговорах с командованием фронтов, изыскивая — без особого успеха — возможности мобилизации надежных частей. Таких просто не оказалось. После капитуляции Краснова и бегства бывшего премьера Духонин разослал телеграмму, которой объявлял, что на основании Положения о полевом управлении войск «вступил во временное исполнение должности Верховного главнокомандующего и приказал остановить дальнейшую отправку войск на Петроград. В настоящее время между различными политическими партиями происходят переговоры для формирования Временного правительства».

Духонину пришло из Быхова послание генерала Корнилова с призывом продолжать сопротивление: «Вас судьба поставила в такое положение, что от Вас зависит изменить исход событий, принявших гибельное для страны и армии направление. Для Вас наступает минута, когда люди должны дерзать или уходить, иначе на них ляжет ответственность за гибель страны и позор за окончательный развал армии. По тем неполным, отрывочным сведениям, которые доходят до меня, положение тяжелое, но еще не безвыходное». Духонин не дерзнул и не ушел. Он выпустил примирительное обращение к стране: «К вам, представителям всей Русской демократии, к вам, представителям городов, земств и крестьянства — обращаются взоры и мольбы армии: сплотитесь все вместе во имя спасения Родины, воспряньте духом и дайте исстрадавшейся земле Русскую власть — власть всенародную, свободную в своих началах для всех граждан и чуждую насилия, крови и штыка»[3200].

Оставив мысль об активной борьбе с большевиками, Духонин, как рассказывал Верховный комиссар Станкевич, рассчитывал бороться косвенно, отстаивая от них порядок в армии в надежде дотянуть до Учредительного собрания, сохранив в целости военную организацию страны[3201]. Общеармейский комитет Ставки решит власти Совнаркома не признавать, создать правительство из представителей всех социалистических партий, не допускать большевиков в Могилев.

Но именно туда теперь съезжались бежавшие из столицы и Гатчины борцы с большевистским режимом. «Ставка кишмя кишела разного рода бывшими, будущими и жаждущими быть»[3202]. Врангель вспоминал: «В Ставке делали еще потуги сформировать «демократическое правительство», председателем правительства намечался В. М. Чернов. Я сидел у Вырубова, когда доложили о его приходе. Желая избегнуть встречи с этим господином, я поспешил выйти из кабинете. Одновременно с Черновым прибыл и бывший военный министр генерал Верховский. Я имел случай его видеть, и он произвел на меня впечатление самоуверенного ничтожества»[3203]. Чернов, Авксентьев, Скобелев и другие «повели бесконечные разговоры о создании новой власти и потонули в партийных догмах… Но каждый новый день показывал, что все эти лидеры покинуты солдатами и народными массами. Из Могилева стали, под различными предлогами, уезжать все»[3204].

Ленин приказал Духонину «обратиться к военным властям неприятельских армий с предложением немедленного приостановления военных действий в целях открытия мирных переговоров»[3205]. Ответа не было. В ночь на 9 ноября Ленин и Сталин по телеграфу связались с Духониным и ультимативно приказали начать переговоры. Главковерх отказался. «Для нас было ясно, что мы имеем дело с противником народной воли и с врагом революции»[3206], — расскажет Ленин коллегам. «Буду бороться против насильников до образования правительственной власти, признанной всей страной»[3207], — утверждал Духонин в тот день Щербачеву.