Падший клинок - Джон Кортней Гримвуд

Быстрее было бы пройти через маленький садик позади особняка Дукале. Каждый новый герцог грозил уничтожить сад и расширить за его счет Рио ди Палаццо, Дворцовый канал, и ни один не решался это сделать.

Намного проще пройти через сад, потом — через еще один, принадлежащий городской резиденции патриарха. Но кто-нибудь мог заметить, как Атило входит в малый кабинет…

Город окружало море. Его сдерживали отмели, укрепленные тысячами вбитых в песок свай. Этот город не мог позволить себе впустую тратить место на большие сады. Единственный тополь в уединенном кортиле, внутреннем дворике, представлял собой сад патриция. Три дерева на кампо — большего венецианцы не могли себе позволить. По крайней мере, что касалось суши. Сады часто устраивали на крышах домов. Там ставили горшки с цветами; среди них сидели женщины, дожидаясь, когда солнце выбелит им волосы.

В особняке Дукале сад являлся предметом гордости. У патриарха тоже был сад, но только потому, что Марко I из уважения к Церкви разделил полосу вдоль набережной Палаццо на две части и отдал патриарху меньшую.

Письмо регента подняло патриарха Теодора с постели в Сан-Пьетро ди Кастелло. Это облегчило работу Атило, избавив его от необходимости навещать восточную окраину города.

— Старый друг, — патриарх отложил щипчики и уже начал вставать, но снова сел. — Ты знаешь о моей болезни?

— Надеюсь, ничего серьезного?

— Старость. Больное сердце. Ты знаешь, как это бывает.

Атило знал. Он подобрал со стола молоток с круглым бойком и осматривал его. Слишком маленький для гвоздей, даже самых крошечных.

— Для работы по металлу, — зачем-то добавил патриарх. На верхней части кадила была вмятина, филигрань изогнута.

— Провост говорит, его уронил служка. Парень все отрицает.

— Если бы кадило упало, оно сломалось бы у основания.

— Именно так и сказал служка. Провост его выпорол. Зря, конечно. Парень только сильнее разнервничался. Но, разумеется, я не могу…

— Конечно, нет.

Изменить наказание служке — все равно что признать его незаконным сыном патриарха. Расплата за краткий миг слабости несколько лет назад, когда патриарх не выдержал одиночества. Во дворце Сан-Пьетро холодно, и послушнице, недавно приехавшей с материка, показалась теплой постель патриарха. Патриарх и раньше не всегда справлялся с одиночеством. Однако остальные его незаконные дети выросли вдали от отца.

У Теодора было несколько «племянников» и «племянниц». Как и у большинства епископов.

Патриарх оглядел комнату, заваленную латинскими и греческими манускриптами, и сказал:

— Вряд ли он подходит для служения Церкви. Я тут подумал… Если вдруг со мной что-нибудь случится. Не мог бы ты…

Атило посмотрел на него.

— Я ничего не утверждаю, — печально продолжил Теодор. — Но все же. Ты известен своей добротой к сиротам. Меня всегда интересовало, — смущенно добавил он, — не покаяние ли это своего рода. Если ты, возможно… Наверно, все мы что-то искупаем.

«Неужели он знает?» — подумал Атило.

— Посмотри сюда, — сменил тему патриарх. Он приподнял лампу, осветив стол, и снял ткань с простым узором. Под ней стоял потир, которым пользовался герцог, когда заключал брак с морем.

— Поврежден?

— Да, как и многое другое нынче.

Обод помят, два драгоценных камня исчезли. Третий треснул. Глубокую царапину на чаше нужно скорее заделывать, чем полировать.

— Ты знаешь, я ведь учился на ювелира.

Да, Атило знал. Известная история. Еще юношей будущий патриарх услышал призыв Господа, когда помогал отцу чинить крестную перегородку перед алтарем Сан-Марко. Он отказался от денег, которые его отец заплатил за ученичество, и вступил в орден Белых крестоносцев. Делал мечи и давал последнее утешение умирающим от лихорадки или ран.

Теодор постучал по кадилу.

— Вот это, мой старый друг, я могу исправить. Немного постучать молоточком, немного пайки, ничего сложного, даже для моих старых рук. А вот здесь… нужен кто-то получше меня. Намного лучше, даже если бы я до сих пор работал ювелиром.

— А в чем сложность?

Патриарх поманил Атило, призывая встать ему за спину, потом поправил свет лампы.

— Видишь?

Основание обвивал барельеф из виноградных листьев и плодов; золото и рубины. Он треснул в том месте, где три лозы сплетались в сложную косу.

— Как думаешь, мне попробовать? — спросил Теодор. — Или оставить это кому-нибудь другому?

— Лучше оставь.

Патриарх печально кивнул.

— Ты не против, если я кое о чем спрошу?

— Спрашивай, — ответил Атило.

— Ты не задумывался, почему потир остался на месте? Если похитители увели Джульетту и унесли кольцо, почему они оставили потир?

— Мамлюки?

— Если это были они.

— Что ты слышал? — резко спросил Атило.

— Я ничего не слышал, — мягко ответил патриарх Теодор. — А о своих подозрениях не могу рассказать, не нарушив тайну исповеди. Ты же не ждешь от меня…

Он немного пригасил лампу и предложил выйти на свежий воздух и продолжить беседу там, если, конечно, Атило здесь ради беседы. Патриарх не взял лампу с собой, и Атило не стал этого предлагать. В саду патриарх опустился на колено и принялся завязывать шнурки. Он не вставал слишком долго, и Атило понял: патриарх все знает. Так или иначе, Атило не мог оставить его в живых.

Он перерезал старику горло — дернул его голову назад и вел кинжал сквозь хрящ, пока не уперся в кость. Атило мог поклясться, что в последнюю секунду патриарх улыбался.

— Спасибо, дорогая…

Атило закончил мыть руки в миске с водой, взял полотенце, предложенное Десдайо, и принялся осторожно вытирать каждый палец. Как и вся Венеция, он мыл руки до и после каждого приема пищи. И лицо — каждое утро и каждый вечер. И, конечно, он вымыл руки, прежде чем вернуться в особняк иль Маурос.

Он думал о том, что случилось после убийства.

Шум?.. Должно быть, именно он заставил Атило вернуться. Едва войдя в кабинет патриарха, он внезапно остановился и поспешил обратно. Сделал несколько шагов, которые изменили его жизнь.

Атило отпускал комплименты Десдайо, хваля яйца, лапшу и соленую баранину, пил вино и мечтал, чтобы буря в его голове поскорей улеглась. Только тогда он сможет отделить значимое от всего остального. Он вернулся обратно.

И увидел юношу.

Вот в чем суть.

Юноша опустился на колени рядом с Теодором, обнял его.

На мгновение Атило решил, что парень прислушивается к последним словам патриарха. Но люди с перерезанным горлом не разговаривают. Они пытаются вздохнуть, истекают кровью и умирают. Однако это не помешало мальчишке задать вопрос: