Угрюмый дудочник - Андрэ Нортон

Опасности сбиться с тропы не было: слишком ясно видны следы тех, кто проходил здесь раньше. Я старался определить расстояние до убежища по ту сторону перевала.

– Далеко еще? – спросила Аннет. Дагни сидела у нее на коленях, прижавшись головой к плечу, закрыв глаза. Мне показалось, что у нее участилось дыхание. Впрочем, в разреженном воздухе гор все мы дышали чаще обычного.

– Через перевал и потом чуть больше, чем расстояние отсюда до машины, – я не стал скрывать правды: не время пробуждать ложные надежды.

– Она не дойдет, – твердо сказала Аннет. Я знал, что она права.

Сняв рюкзак, я выложил его содержимое. Взято самое необходимое. Но мы предусмотрели и такую возможность, когда придется расставаться с этим.

Я начал отбирать то, что нельзя оставлять. Запасные заряды для станнера сунул в карман куртки. Тюбики с рационом можно разделить – все равно большая часть будет вскоре съедена. А вот одеяла...

Тед положил на одно одеяло руку.

– Это понесу я. Во второе завернем Дагни. А это, – он выбрал самую тяжелую из оставшихся вещей – прожектор – я смогу прицепить к поясу.

Когда мы снова двинулись, я нес Дагни в гамаке из веревок на спине.

Она не просыпалась, положив голову мне на плечо. Была снова в состоянии, похожем на кому.

К счастью, горная тропа не требовала крайнего напряжения сил, и я снова и снова благословлял тех представителей службы безопасности, которые ее проложили. Конечно, это не гладкий асфальт, но на лучшее нельзя было надеяться.

Тропа проходила по ущелью между двумя пиками, почти такими же величественными, как Гурий Рог. Здесь было сумрачно, дул сильный ветер, мы жались к стенам, согнувшись, делали каждый шаг с осторожностью. Дагни тяжелее рюкзака, поэтому мне приходилось быть вдвойне осторожным, чтобы не потерять равновесие под порывами ветра.

Тропа пошла под уклон. Было ясно, что выйдем мы из ущелья ниже, чем вошли. Я обрадовался этому. Говорить мы уже не могли – приходилось перекрикивать вой ветра – и обменивались жестами, когда возникала необходимость. Однажды путь нам преградил сугроб, пришлось брести по снегу. Но в конце ущелья нас ожидала серьезная преграда.

Я шел впереди и первым увидел поперечную трещину, которая аккуратно, как гигантским ножом, рассекала тропу. Не знаю, была ли она, когда прокладывалась тропа. Во всяком случае на карте ее не отметили. Но она слишком широка для прыжка, и я не видел способа преодолеть ее.

Мы отступили в ближайшее укрытие и прижались друг к другу. У нас есть веревки с крючьями. С их помощью можно попробовать спуститься в трещину и попытаться выйти на поверхность с другой стороны.

Оставив Дагни с Аннет, я велел всем закутаться в одеяла. Тед держал веревку и следил за моим спуском. На дне было множество осколков камня.

Правое направление бесполезно: щель вскоре сузилась, и я уперся в скалу.

Левая сторона обнадеживала. Я шел по ущелью, пока не нашел места на стене, где можно подняться с помощью веревок. Потребовалось немало усилий, чтобы всех переправить через трещину, и все падали от усталости. Тед прошел немного вперед и вернулся с обнадеживающим известием: ему удалось найти продолжение тропы. К тому же ему показалось, что он видел крышу убежища, но оно еще довольно далеко внизу.

Приближалась ночь. Мы поели и стали совещаться. Аннет возражала против ночевки на открытом воздухе. Ее беспокоила не только Дагни, но и все остальные. Я склонен был согласиться с нею. У нас есть фонари, но они могут привлечь внимание, без чего нам лучше обойтись.

– Это только вероятная опасность, – заметила Аннет, когда я сказал ей об этом. – А ночевка в горах гораздо опаснее. Если мы будем пользоваться фонарем осторожно...

– Заслоним со всех сторон, – размышлял я, – направим только на тропу.

Двигаться придется медленно...

– Лучше, чем оставаться на месте.

– Тед, – сказал я, – пойдешь впереди. – Я понесу Дагни и не смогу быть все время настороже. – Эмрис замкнет цепочку.

Я впервые возлагал на мальчика такую ответственность. Но он хороший ходок и всегда сохраняет хладнокровие. Перед ним может идти Аннет. Но придется не растягиваться и стараться в темноте не упасть: такое падение могло иметь плохие последствия.

Я не посмотрел на часы и потому не знаю, сколько времени мы ползли по тропе. Для отдохнувших, не отягощенных поклажей людей, возможно, дорога показалась бы легкой, но мы были нагружены и устали. Тед пользовался фонарем и, время от времени, светил назад, когда сталкивался с особенно трудным участком.

Ночь была облачная, но когда я мог думать о чем-нибудь, кроме следующего шага, я благодарил провидение за отсутствие дождя. Потом я заметил, что вокруг нас кусты, и ветер уже не так безжалостен. Тропа снова стала походить на расчищенный путь. Но она вся заросла, и я увидел, как взмахивает ножом Тед, расчищая ее от кустов.

Некоторое время спустя – очень долгое, как мне показалось, – мы вышли на поляну, покрытую жесткой горной травой, и фонарь Теда осветил убежище.

Оно было не таким массивным и хорошо сооруженным, как станция рейнджеров. Дверь висела на одной петле, через порог надуло кучу опавшей листвы. Я даже обрадовался этим следам запустения: они означали для нас безопасность.

Спотыкаясь, мы забрались внутрь и почти сразу упали на грязный, усеянный листьями пол. Тед провел лучом по сторонам, осветив убожество нашего укрытия. Вдоль одной стены стояли койки, скорее обычные нары. И больше ничего – ни мебели, ни плиты, вообще ничего. Куча высохшей травы и листьев в углу и несколько побелевших обглоданных костей говорили, что после ухода людей здесь было логово какого-то животного. Но кости старые, трава прошлогодняя, а может, позапрошлогодняя, так что даже новый жилец больше здесь не жил.

Аннет развязала свой рюкзак, достала одеяла, торопливо расстелила их на койке и, взяв у меня Дагни, положила ее отдыхать. Я хотел чего-нибудь горячего, но на это не было сил. Кто не поместился на нарах, лег на полу.

Я прислонился к двери, расстегнув кобуру станнера. Хоть мы и устали, все равно нужно дежурить, особенно по эту сторону гор.

Ветер, сопровождавший нас на тропе, теперь стих. Я так устал, что с трудом шевелился, но спать не хотелось. Как будто прошел тот момент, после которого надобность во сне отпадает. Слышалось тяжелое дыхание спящих. Ни стонов, ни криков кошмаров – только тяжелое дыхание.

Однажды я услышал шорох и схватился за рукоять станнера.

Медлительность собственной реакции меня поразила. Но звук не повторился; тот, от кого он исходил, не пытался приблизиться.

Не знаю, далеко ли мы были от Батта. Может, карта подсказала бы, но ночью я не мог в нее заглянуть. И я не представлял, сможем ли мы пешком пересечь дьявольскую лавовую страну. А может, лучше и не возвращаться в Батт, хоть мы и оставили там хоппер и продовольствие в изобилии.