Мето. Мир - Ив Греве

Когда я открываю дверь, Каэлина отворачивается: ей не нравятся все эти секреты. После нескольких минут неловкого молчания она интересуется:

— Ты мне не расскажешь?

— А ты хочешь?

— Нет, не очень. Боюсь, что им удастся меня расколоть.

Мы решаем немного вздремнуть, и я смотрю, как она спит. Пользуясь возможностью, я пишу маленькую записку и засовываю в ее вещи:

307153751. Съешь после прочтения.

На обратном пути у нас с Хуаном завязывается беседа. Он сообщает, что его брата Суля два дня назад арестовали и завтра ночью он собирается устроить ему побег. Я рассказываю о наших подвигах в ночь Большого пожара.

— Я не сомневался, что это были вы. Теперь, в целях устрашения, власти введут комендантский час, проверку документов и массовые аресты. Надеюсь, в конце концов население отреагирует на это и присоединится к нашей борьбе.

— Мне нужно, чтобы через пару дней ты помог мне эвакуировать еще одного человека.

— Снова красивую девушку?

— Нет, взрослого мужчину. Его насильно удерживают Рваные Уши, и он называет себя Черпаком.

— Если это твой друг, нет проблем.

Затем Хуан рассказывает о своих родителях, от которых он ушел в день своего восемнадцатилетия: не смог смириться с тем, что они так легко подчинились закону и отказались от его брата.

— Теперь-то я думаю, что у них просто не было выбора, — все равно это лучше, чем всей семьей покончить с собой, как мои соседи.

— Какой кошмар!

— Их флигель служит теперь «фальшивым домом», где прячутся дети, а взрослые активисты приходят туда во время полицейских проверок, чтобы загримироваться и прикинуться любящими родителями.

— Как твой брат сумел избежать отправки в Дома?

— Его предупредил сосед, и ему удалось скрыться. Моих родителей долго подозревали в сообщничестве и укрывании, так что власти чуть было не увезли меня вместо него. После нескольких недель розысков и дознаний следователи наконец убедились, что родители говорили правду.

— Ты еще видишься с ними?

— Нет.

Мы больше не произносим ни слова до самого острова и даже стараемся не смотреть друг на друга. От него веет глубокой грустью: я слегка касаюсь его плеча на прощание и замечаю в ветровом стекле отражение его натянутой улыбки.

— Ну что, Мето, уже вернулся? Без Иеронима?

— Да, Цезарь, но это вопрос времени. Я дважды встречался с ним, и он поверил в мою искренность. Захват власти обитателями острова пока что кажется ему невозможным, но я убедил его дать мне шанс. К нашей следующей встрече нужно будет представить ему реалистичный проект. Если хотите, с вашей помощью я разработаю правдоподобный план нападения. В случае успеха он обещал вернуться на остров и помочь мне.

— Если я правильно понимаю, от меня требуется, чтобы я позволил тебе идеально подготовить наше собственное уничтожение?

Внезапно Цезарь разражается нервным смехом, что становится для меня полной неожиданностью. Но вскоре он берет себя в руки и вновь обращает ко мне свое гладкое лицо и непроницаемый взор.

— Расскажи во всех подробностях о своем пребывании на континенте.

Я начинаю обстоятельный рассказ о своей вылазке, умалчивая о конфиденциальных (как я надеюсь) разговорах с Каэлиной и своем визите к Марку.

— Это все? Хорошо. Мы получили аналогичные сведения, и у нас нет никаких оснований сомневаться в твоем докладе… если не считать одной детали: ты снова намеренно прошел мимо резиденции Марка-Аврелия в тот самый момент, когда он выезжал со своим эскортом. Опять совпадение? Может, объяснишь, наконец, почему тебя туда так влечет, Мето?

— Я пошел туда… из-за вас.

— Как это? — спрашивает Цезарь, резко повышая тон.

— В прошлый раз ваши подозрения и требования сознаться в том, чего я не понимаю, вызвали у меня желание пойти и присмотреться. Я убежден, что вы скрываете от меня какие-то факты моего прошлого, и этот человек, возможно, связан с моей прежней жизнью…

— Довольно! Не забивай себе голову всякой ерундой. Перестань фантазировать и просто повинуйся. На сегодня все.

Он решительным шагом выходит из комнаты.

Жан-Люку получше, но при ходьбе он все еще спотыкается. Остальные продолжают его игнорировать.

— Мне разрешили ежедневно гулять с тобой на свежем воздухе. Я пока еще не в форме, но делаю успехи.

Мы бредем пару минут молча, но когда немного отходим от Дома, я спрашиваю:

— Что интересного произошло за время моей поездки?

— Дом полнится слухами о Юпитере и его преемнике. Уже несколько раз объявляли о его смерти, а затем опровергали эти сообщения. Цезари только об этом и твердят. Ромул появляется все чаще и чаще. Однажды после обеда я проснулся из-за бурного спора в коридоре. Ромул кричал, угрожал и оскорблял своих собеседников. По-моему, даже вмешались солдаты.

— А что члены группы «Э»?

— Им не дает покоя другая проблема — ты. Они считают тебя внутренним врагом. По их мнению, ты — опасный человек, за которым нужно следить.

— Это мы уже проходили у Рваных Ушей. Ты не в курсе, не нападают ли они на моего друга Клавдия?

Он отрицательно качает головой в ту самую минуту, когда нас догоняют двое членов группы в комбинезонах для бега. Я узнаю неуклюжую походку Стефана. Они останавливаются поодаль, но все же достаточно близко, чтобы можно было нас слышать. Мы молчим, и, хотя искаженные звуки, доносящиеся из-под масок, разобрать невозможно, понимаем, что они нам угрожают. Поскольку мы демонстрируем безразличие, их агрессия выливается в удары по ногам и тычки в спину. Наши коллеги идут на открытый конфликт, мой товарищ не в силах дать отпор, а один я с ними не справлюсь. Мы решаем ускорить шаг и побыстрее вернуться в Дом. Я иду сзади, чтобы подгонять своего друга и заслонять его собственным телом. Я отчаянно пытаюсь совладать с приступом гнева, который поднимается у меня в груди. Нужно соблюдать спокойствие, если я хочу остаться целым и невредимым и довести свой план до конца — это мой долг перед собратьями. Как только мы ступаем в коридор, удары прекращаются. Жан-Люк просит не провожать его до санчасти. Я захожу к себе в комнату, чтобы переодеться, и решаю навестить Цезаря 1.

Он сидит за письменным столом, углубившись в чтение документов, и улыбается, давая понять, что мне придется подождать, пока он освободится. Минут через двадцать Цезарь поднимает голову и обращается ко мне:

— Я только что видел, как твой друг возвращался в санчасть. Он выглядел удрученным. Прогулка не задалась?