Стальной корабль, железный экипаж. Воспоминания матроса немецкой подводной лодки U­505. 1941—1945 - Ганс Якоб Гёбелер

7 декабря, в первый раз за последние недели, мы получили несколько предупреждений от Metox о касании нас лучами радаров. Это было совершенно четкое предупреждение о том, что мы входим в Бискайский залив. С этого момента мы тщательно следили за появлением любого вражеского корабля или самолета. Мы были особенно осторожны, когда пересекали маршрут британских самолетов, которые вели челночное патрулирование между Гибралтаром на юге и мысом Лендс-Энд (крайняя западная точка полуострова Корнуолл) на севере – печально известный «путь самоубийц».

На следующий день мы радировали в Лорьян просьбу организовать наш эскорт в порт. Они ожидали нашего прибытия через 36 часов, но нам пришлось задержаться из-за многочисленных экстренных погружений и тяжелых зимних штормов. Среди экипажа только и было разговоров, что мы будем делать в веселых кварталах Лорьяна. Исключением был, конечно, бедный парень с венерической болезнью. Он был молчалив и угнетен предстоящим ему неизбежным арестом и пугающими медицинскими процедурами.

У нас возникли некоторые проблемы с навигацией на последнем этапе подхода к Лорьяну, поскольку наш радиомаяк вышел из строя. Старший штурман Райниг попытался было определить наше положение с помощью секстанта, но мощные серые облака закрывали все звезды. Чех ненадолго, как у него теперь вошло в привычку, появился в центральном посту управления и зло выругал штурмана за все наши проблемы. Но теперь вся ругань Чеха ни на кого не произвела ни малейшего впечатления. Мы находились слишком близко к Лорьяну, чтобы что-то могло испортить наше настроение. Наше настроение было столь высоким, что кое-кто из нас даже смягчил свое отношение к нашему командиру. Возможно, мы надеялись, что его злой нрав и припадки безумия исчезнут после нескольких недель отдыха.

Погода ухудшалась по мере нашего приближения к побережью Бретани. Гигантские волны обрушивали ледяные потоки морской воды на боевую рубку и вниз, через открытый люк, в отсек центрального поста. Мы, горемыки, несшие вахту в центральном отсеке, были вынуждены сидеть там часами, время от времени обдаваемые холодным рассолом. Мы были промокшими, а наши глаза от соленой воды становились красными. Когда мы высыхали после вахты, соль, пропитавшая нашу одежду, заставляла нас чесаться повсюду. Мы проклинали убогую зимнюю погоду. Наш дискомфорт усиливался еще и оттого, что мы знали, как близки к дому. Мы считали буквально каждый час до первого роскошного горячего душа в наших бараках.

Свои свободные от вахты часы мы проводили за упаковкой наших личных вещей, чтобы сразу, не тратя на это времени, бежать в бараки. С учетом погоды одежда, выбранная для нашего прибытия, состояла из серой кожаной куртки и таких же брюк. Нам приходилось счищать и протирать плесень, которая успела вырасти на них за время плавания.

Я едва мог спать в последнюю ночь перед прибытием домой. В основном мне не давало спать предвкушение родного дома, каким стали для нас бараки, но также и беспокойство. Побывав так близко от смерти за время похода, мне совершенно не хотелось теперь лишних испытаний всего в нескольких милях от комфорта и безопасности. Лежа в своей койке, я прислушивался к малейшему звуку, который производил механик или тот или иной механизм. В конце концов усталость победила, и я погрузился в сон без всяких сновидений.

Мы встретились с нашим эскортом точно, как и было запланировано, в 08:00 12 декабря. Нас удивили количество и силы эскорта; все его корабли, встречавшие нас, были особенно обильно снабжены зенитными средствами.

Через два с половиной часа мы пришвартовались у пирса. Нас встречали с военным оркестром, здесь же были военные моряки, армейские солдаты, медицинские сестры и мастеровые доков. Мы четко слышали их крики удивления, когда они увидели массивное повреждение нашей лодки после атаки Силлкока. Когда слух о нашем повреждении распространился по всем докам, толпа встречающих выросла еще больше за счет прибежавших взглянуть на него любопытных. Впереди этой толпы были люди из штаба флотилии, размахивавшие своими фуражками и приветствовавшие U-505 троекратным «Ура!».

Когда наша подводная лодка была надежно ошвартована у пирса, мы выстроились в шеренгу на узком пирсе. Я снова вспомнил это удивительное чувство, когда твердая земля ходит и качается у тебя под ногами первые часы, когда ты ступил на нее после долгого морского путешествия.

Чех выступил перед нашей шеренгой и отсалютовал командиру флотилии, капитану третьего ранга Виктору Шютце:

– Докладываю: подводная лодка U-505 вернулась из боевого похода.

Шютце широко улыбнулся:

– Рад приветствовать вас дома! Да здравствует экипаж U-505!

В ответ мы все крикнули в унисон:

– Да здравствует герр капитан третьего ранга!

Чех повернулся лицом к нам, явным образом раздраженный, что командир флотилии приветствует нас, экипаж лодки. Глаза его горели яростью, он распустил нас, шипя слова сквозь зубы, как рассерженная змея.

Но нам было наплевать на чувства Чеха. После команды «Свободны» мы завопили и стали забираться обратно на U-505 за нашими морскими мешками с личными принадлежностями. Среди нас было несколько неудачников, которым выпало стоять вахту, оставаясь на борту несколько дольше остальных, обеспечивая безопасность важных клапанов и других устройств, но вскоре их должен был сменить резерв дивизии, так что мы не слишком беспокоились о них. Честно говоря, сейчас мы могли думать только об одном: долгий горячий душ. В нашем стремлении большинство неслось в казармы. Я же слонялся в толпе, ища взглядом Жанетту, но не видя ее.

На пути к казармам я понял, почему наш морской эскорт, проводивший нас в гавань Лорьяна, был так обильно оснащен зенитным оружием: повсюду я видел большие воронки от бомб и горящие дома. Несмотря на все эти повреждения, мы не испытывали недостаток оборудования или задержку его поступления во время пребывания в порту.

Ближе к вечеру наш экипаж собрался в большом обеденном зале для традиционного послепоходного банкета вместе со штабом дивизии. Как обычно, блестящие от крахмала скатерти были уставлены дюжинами бутылок с пивом, коньяком и ликерами. Единственным разочарованием было то, что нехватка продовольствия заставила военно-морской флот сократить роскошный праздник, которого все ожидали.

Мы выпивали около часа, затем нам раздали полученную в наше отсутствие почту. Большое число наших сослуживцев получили новости об их братьях и других родственниках, погибших на фронте или пропавших без вести. В письмах было также много трагических рассказов о бомбежках, которым подвергались наши города.

Горькие новости из дома заставили многих из наших товарищей отказаться от всякой сдержанности с алкоголем.

Через некоторое время кто-то запел старые морские песни. Это не были сентиментальные или мелодичные песни, но песни, приправленные острой солью. Всем стало понятно, что мы – экипаж, отчаянно нуждающийся в том, чтобы выпустить пар. Наша сдержанность, ослабленная алкоголем, разочарования и напряженность последних недель буйным потоком вырвались наружу.