Храм Луны - Пол Остер

На следующее утро Эффинг был готов приступить к делу. Не спросив ни о Блейклоке, ни о Бруклинском музее, он велел мне пойти на Бродвей и купить тетрадь и хорошую ручку. «Вот, — сказал он, — наступает время исповеди. Сегодня мы возьмемся за работу».

Вернувшись, я снова устроился на диване, раскрыл тетрадь на первой странице и приготовился писать. Я думал, что он для разминки назовет какие-нибудь основные вехи своей жизни: дату рождения, имена родителей, перечислит школы, в которых учился, — а потом перейдет к более важным событиям. Но все оказалось наоборот. Он просто заговорил, сразу же начав с середины своей биографии.

— Эту мысль подал мне Ральф, — начал он, — а осуществить помог Моран. Старик Томас Моран, с белой бородой, в соломенной шляпе. Он жил тогда на Лонг-Айленд и писал небольшие акварельки с видами залива. Дюны и траву, волны и свет, всякую такую пасторальную чепуховину. Сейчас туда ездят многие художники, а он был первым, он положил начало всему этому. Поэтому-то я решил назваться Томасом, когда менял имя. В его честь. С Эффингом было по-другому, над фамилией мне пришлось поломать голову. Может, ты и сам догадаешься. Это игра слов.

Я тогда был молод — лет двадцать пять — двадцать шесть, еще даже не женат. У меня был дом в Нью-Йорке, на Двенадцатой улице, но почти все время я проводил на Лонг-Айленде. Мне там нравилось, там я писал картины и мечтал. Дома теперь уже нет — а чего ты хочешь? Это ведь было давным-давно, а времена, как говорится, меняются. Прогресс. Бунгало и типовые дома пришли на смену той идиллии, теперь всякий кретин туда на своем автомобиле ездит. Аллилуйя.

Городок назывался Шорхем. И называется так по сей день, насколько мне известно. Ты записываешь? Я ничего повторять не собираюсь, и если не запишешь, то все пропадет навсегда. Не забывай об этом. Если не будешь выполнять свою работу, я тебя убью. Задушу своими собственными руками.

Городок назывался Шорхем. Судьбе было угодно, чтобы именно там Тесла построил свою Варденклиффскую башню. Я говорю о самом начале века, первом-втором годах, о Мировой Телеграфной Системе. Ты, верно, об этом никогда и не слышал. Джей Пи Морган субсидировал строительство, а Стэнфорд Уайт вынашивал архитектурные проекты. Мы вчера говорили о нем. Его застрелили на крыше Медисон-Сквер-Гардена — и после этого проект башни вылетел в трубу. Но то, что осталось, простояло еще лет пятнадцать-шестнадцать, башня в двести фунтов высотой, такую отовсюду видно. Громадина. Точно какой-нибудь робот-часовой, нависший над землей. Я сравнивал ее с Вавилонской башней: радиопередачи на всех языках, всякие дрянные людишки со всего мира болтают друг с другом — и все это в городке, где я жил. Башню потом разрушили, во время Первой мировой войны. Немцы, говорят, подключались к ней и шпионили, потому ее и снесли. Но я тогда уже уехал оттуда, так что мне было все равно. Да если бы и был там, тоже бы не горевал. Пускай себе все рушится, вот что я скажу. Пускай все летит ко всем чертям, раз и навсегда.

Теслу я впервые увидел в 1893 году. Тогда я был еще совсем мальчишкой, но тот день отлично помню — мы с отцом приехали на поезде в Чикаго на Всемирную Колумбову выставку. До этого я, надо сказать, еще нигде не бывал. Там задумали празднование четырехсотлетия открытия Колумбом Америки. То есть приезжай все, привози свои придумки и изобретения и покажи, какие у нас хитроумные ученые. Съехалось двадцать пять миллионов человек, чтоб все это увидеть, ну просто как в цирк, поглазеть. Там показали первую «молнию», первое колесо обозрения, в общем, все чудеса нового века. Тесла представлял экспозицию «Вестингауза», называлась она «Колумбово яйцо», — помню, захожу я в демонстрационный зал и вижу его, высокого, в белом смокинге, — стоит он на сцене и вещает что-то со странным акцентом (сербским, как оказалось), да таким загробным голосом, каких поискать. Он вытворял какие-то фантастические штуки с электричеством, гонял по кругу на столе маленькие металлические яйца, прямо из-под пальцев летели искры, а все смотрели, разинув рты, и я тоже, и больше ничего подобного мы никогда не видели.

То было время, когда между Эдисоном и «Вестигаузом» шли войны на тему «постоянный ток — переменный ток», и представление Теслы в определенном смысле было рекламой его открытия. Тесла открыл переменный ток, лет за десять до того — вращающееся магнитное поле, а это было куда более весомой штукой по сравнению с постоянным током, который стал использовать Эдисон. Для постоянного тока нужно было устанавливать по генератору через каждые полторы-две мили, а для переменного одного генератора хватало на целый город. Тесла приехал в Америку и попытался продать свою идею Эдисону, но тот засранец со своим «Мэнло Парком» отказал ему. Решил, что из-за этого его лампу станут считать устаревшей. Вот тебе снова это треклятая лампа. Тогда Тесла предложил свой переменный ток «Вестингаузу», они ухватились за это дело и начали сооружать генераторную станцию на Ниагарском водопаде, самую мощную электростанцию в стране.

Эдисон пошел на них войной. Переменный ток очень опасен, заявил он, и убьет человека, если тот приблизится к нему. Чтобы подтвердить свои слова, он разослал агентов по всей стране, и те на местных ярмарках демонстрировали убойную силу переменного тока. Одного такого пропагандиста я сам видел, когда был еще совсем крохой, и от страха уж штаны намочил. На сцену выводили животных и убивали электрическим разрядом. Собак, свиней, даже коров. Убивали прямо у тебя на глазах. Тогда и был изобретен электрический стул. Эдисон заварил эту кашу, чтобы показать опасность переменного тока, а потом продал свой электрический стул тюрьме Синг-Синг — они его там и по сей день используют. Прелестно, нечего сказать. Не будь мир таким прекрасным, мы бы все в циников превратились.

А выставка пресекла эти баталии. Теслу увидела уйма народу, и люди перестали бояться переменного тока. Сам-то он был чудаковатый, конечно, но, по крайней мере, не падкий на деньги — не от мира сего, одним словом. Через несколько лет «Вестингауз» оказался на грани краха, так Тесла из дружеских чувств отказался от своих прав на авторский гонорар. Хотя это были миллионы долларов, миллионы. А он просто перешагнул через эти миллионы и пошел дальше. Его интересовали только новые открытия. Ну разумеется, в конце концов он умер нищим.

Увидев Теслу собственными глазами, я стал читать все, что о нем писали в газетах. А о нем тогда писали постоянно, рассказывали о его новых изобретениях, цитировали его потрясающие догадки, которыми он делился со всеми, — лишь бы кто слушал. Любопытный был субъект. Вечный труженик, отшельник, жил в Уолдорфе один, жутко боялся микробов, навязчивые страхи буквально парализовали его, он был подвержен припадкам гиперчувствительности, чуть с ума не сходил. Муха, жужжавшая в соседней комнате, была для него все равно что эскадрилья самолетов. Если он шел под мостом, ему казалось, что мост давит ему на череп, вот-вот размозжит. У него была лаборатория на Нижнем Манхэттене, — по-моему, на Западном Бродвее или возле Грэнда. И чего он только там не напридумывал! Радиотрубки, торпеды дистанционного управления, проект электричества без проводов. Да-да, вот так вот, без проводов. Вставляешь металлический стержень в землю и тянешь энергию прямо из воздуха. Однажды он объявил, что придумал звуковолновое устройство, которое собирает энергию толчков Земли в антенну. Укрепил антенну на стене какого-то здания на Бродвее, через пять минут вся конструкция задрожала, и рухнула бы к чертовой матери, если бы он не прекратил испытания. Я обожал читать обо всем этом, когда был мальчуганом, голова была этим просто забита.