Алхимия советской индустриализации. Время Торгсина - Елена Осокина

Оказалось, что и партийное руководство регионального отделения Торгсина, в том числе бывший и нынешний управляющие конторой, заместитель управляющего и другие, «заходили» и «все это видели». По словам свидетелей, продолжал Бабинчук, «особенно зам. управляющего Розенберг интересовался танцами и всем остальным и покупал у иностранцев папиросы». Приезжал из Харькова и главный шипчандлер Украинской конторы Торгсина Готфельд, которой также все видел. Более того, комиссия областного комитета партии, которая проверяла херсонский Торгсин и не могла не видеть нарушений, выдала шипчандлеру-сутенеру Стурмаку положительную характеристику, признав его квалифицированным работником.

Разгневанные письма политически сознательных моряков и проведенные по их следам инспекции свидетельствовали о том, что процветавшая в портовых торгсинах валютная проституция не была частным делом отдельных женщин. Сложилась портовая мафия. В доле находились шипчандлеры, директора и другие работники торгсиновских магазинов и ресторанов, управляющие контор Торгсина, сотрудники местного ГПУ и партийное руководство. Ясно, что валютная проституция служила личной выгоде, но прикрывалась рассуждениями о том, что валюта-де идет на нужды индустриализации и надо выполнять валютный план. Показателен протест заведующего Батумской конторы Грюнберга против ареста милицией проституток в баре Торгсина. Как если бы речь шла о нормальном явлении, Грюнберг писал в правление, что проститутки были приглашены иностранными капитанами, «вели себя вполне корректно», не давали повода для ареста. Он угрожающе предупреждал правление:

Валютный экстремизм, при котором все средства признавались годными, процветал при содействии или бездействии местных органов милиции и ОГПУ. Упоминавшийся ранее товарищ Россетти из Одессы писал в 1932 году:

Валютный экстремизм бытовал и на уровне общесоюзного руководства, хотя о допустимости валютной проституции прямо никто не говорил. Одно из главных валютных ведомств страны, Наркомфин, в интересах получения валюты ратовало за развлечения в портах. Осенью 1931 года член главной коллегии Наркомфина Рейхель сетовал на то, что в некоторые портовые кафе не допускали женщин и пили исключительно в мужском обществе. Слишком строгие нравы у местной власти, считал он, нужны развлечения, музыка, кегельбан. Правление Торгсина в Москве довольно долго бездействовало в скандальном деле портовых торгсинов. Зачем резать курицу, несущую золотые яйца? Когда в январе 1933 года Интернационал моряков поднял шум вокруг порядков в Одесском порту, зампредседателя Торгсина Бошкович предложил управляющему Одесской конторы всего лишь «принять ряд оздоровительных мероприятий, могущих обеспечить поступление инвалюты, не дискредитируя при этом наше учреждение». При этом Бошкович признал: «Мы, конечно, не можем отказаться от извлечения инвалюты от иностранных моряков и капитанов, в силу чего и пошли на организацию такого бара». И новый председатель правления Сташевский в директивном письме местным конторам в феврале 1933 года предлагал провести в портах опять-таки лишь частичные меры – заменить обслуживающий персонал баров работниками-мужчинами и «не открывать там горячих кухонь, ограничившись продажей исключительно холодных закусок». Требование Сташевского «не отказываться от максимума извлечения инвалюты от иноморяков» предопределило провал частичных «оздоровительных мер» в борьбе с валютным экстремизмом портовых торгсинов.

Войну против валютной проституции в портовых торгсинах вели лишь портовые интерклубы. А что им оставалось делать? Читальни, лекции о преимуществах социализма да бедный буфет не могли конкурировать со злачным Торгсином. Благодаря поднятой шумихе дело о проституции и спекуляции в портах достигло верхов: в 1933 году ЦКК РКИ обсуждал методы работы портовых баров. Затем последовали радикальные меры. Замнаркома внешней торговли М. А. Логановский (1895–1938) приказал Торгсину оставить в портах только магазины41. Отныне бары и буфеты в портах могли работать лишь при интерклубах под контролем политработников. Не обошлось без перегибов: вместе со злачными местами были запрещены и выступления оркестров в ресторанах для интуристов. В октябре 1933 года зампредседателя правления Торгсина Г. И. Муст (1889–1938?) писал Северной конторе в Архангельск:

В результате прекращения работы струнного оркестра выручка в ресторане упала с 60 до 35 рублей в день. Архангельский Торгсин умолял разрешить оркестру играть хотя бы днем.

Тогда же пришла очередь Гольдштейна и других «бывших». По решению Президиума ЦКК и Коллегии НК РКИ прошла чистка аппарата Торгсина, в ходе которой портовые конторы должны были уволить всех бывших торговцев, кулаков, административно высланных, меньшевиков, эсеров, бывших троцкистов, дворян, полицейских, а также лиц духовного звания, лишенных избирательных прав и осужденных за уголовные преступления42.

Архивные материалы 1934 года, однако, свидетельствуют о том, что валютная проституция в портах продолжалась и после закрытия торгсиновских баров. Шипчандлеры выполняли роль сутенеров. По заказам иностранных моряков они поставляли проституток на пароходы. Портовый работник Торгсина, некто А. И. Майоров, в докладной записке Логановскому в декабре 1934 года сообщал, что старший шипчандлер Новороссийска Кумантарос отправил проституток на пароходе в Мариуполь «по телеграмме двух греков с иносудна». В той же записке он сообщал, что большинство шипчандлеров занимались сводничеством, поставляли проституток капитанам. Проституцию как средство выживания и обогащения искоренить не удалось. Спрос был, значит, было и предложение. Однако история о проституции в портовых торгсинах свидетельствует о том, что для советского высшего руководства идейно-политические принципы оказались важнее валютных интересов. Валютный экстремизм руководства страны имел границы.