Акула пера в СССР - Евгений Адгурович Капба

задержали вечером или ночью, а допрос — или как оно там называется — провести не успели, или просто забили болт и отложили это дело на утро. На нарах спали явные пьяницы, разило от них конкретно. Странно, почему их не отправили в вытрезвитель? Из тех, кто сидел за столом, двоих задержали у здания райкома партии — они там морды друг другу били из-за какой-то роковой женщины, но теперь уже помирились и надеялись, что их отпустят. А Виктор Иванович особенно не распространялся о причине своего попадания в казенный дом, просто — взял на себя обязанность встречать новоприбывших. До восьми утра охрана затолкала к нам еще двоих — тоже в подпитии.

Пил народ в Дубровице мощно. Никак не меньше, чем сорок лет спустя. И большая часть преступлений и правонарушений совершалась именно под воздействием алкоголя. Эти, например, саженцы в скверике поломали. Варвары. Охота было саженцы в шесть утра ломать?

Усталость взяла свое — голова стала слишком тяжелой, и постепенно опустилась на стол, веки потяжелели… Лязг двери ворвался в сон неожиданно: охрана по очереди стала вызывать моих сокамерников. До меня черед дошел нескоро, я успел умыть лицо под краном и вообще — привести себя в порядок настолько, насколько это было возможно. Спать на столе — дурная привычка. Даже страшно подумать, где я проснусь в следующий раз…

— Белозор! — раздался строгий голос, — На выход!

— Белозор? — а вот этот тембр был мне уже знакомым, — Какого хрена он тут делает? Давай его сразу ко мне в кабинет!

— Но…

— Сержант, ты понял меня? Ко мне в кабинет!

— Да, тащ капитан!

А я вроде как слышал, что милиция не очень-то любит друг друга по званиям величать… Может, это у них такой способ самоутвердиться? Так или иначе, сержант с невыспавшимися глазами повел меня по коридорам и переходам РОВД, и мы остановились перед деревянной лакированной дверью без таблички.

— Давай, заходи, полуночник! Считай, повезло…

Я шагнул внутрь и сказал:

— Доброго утра.

— Доброго? — капитан Соломин поднялся из-за стола, заваленного документами, мне навстречу, — Проснулся, стало быть, в каталажке и говорит — доброе утро? Вы неисправимый оптимист, товарищ Белозор.

— Скорее, наоборот, — мялся у входа я. — Пессимист. Когда не ожидаешь от жизни слишком многого — даже возможность спокойно посидеть и подремать может показаться добрым знаком.

— А-а-а-а…. - понимающе протянул капитан, — Садись вот на стул. Я воды закипячу, у меня чай есть — грузинский. Будешь?

— Буду.

Капитан воткнул в розетку вилку от большого кипятильника, покрытого известковым налетом. Чайник с помятым носиком начал шуметь сразу же, как только металлическая спираль прибора, сунутого в его полное воды нутро, покрылась пузырьками.

— Ну, рассказывай. Какого черта ты делал на крыше склада керамико-трубного завода в полночь?

— Скла-а-ад? — удивился я. — Графские развалины! Едва нашел целую стену, чтобы взобраться!

— Так, Гера. Ты не понимаешь серьезности ситуации? Проник на охраняемую территорию, покушался на социалистическую собственность…

— На трубы-то? Я бы что — на плечах их утащил? И какая там охрана, если я просто открыл калитку и вошел? Два блохастых кабыздоха?

— Сторож вызвал милицию, — уже не так напористо сказал Соломин, — Но мы разберемся. И проверку на предприятие отправим. Чего ты там вынюхивал, акула пера?

Милиционер щедрой рукой сыпанул в чайник заварки и достал пиалку с рафинадом. Потом подумал — и добавил к сахару еще сушки на тарелочке.

— А можете позвонить в редакцию и сказать, что я не прогуливаю, а в РОВД? — чуть заискивающим тоном попросил я.

— Ладно! — Соломин потянулся за аппаратом.

Пока он разговаривал с Аленой, явно заигрывая, я собирался с мыслями. Наконец капитан положил трубку, налил в керамические чашки с какими-то несерьезными рисунками в виде медведиков крепчайший, приторно-сладкий черный чай и протянул его мне.

— Пей. Отмазал я тебя, — он дождался, пока я отхлебну горячего напитка. И строго посмотрел мне в глаза: — Выкладывай.

— А чего тут выкладывать? Журналистское расследование!

— Шо, опять? — схватился за сердце он. — И снова — на разворот? И в «На страже?»

— Это уже будет зависеть токмо от воли пославшей мя жены… — в тон ему принялся кривляться я.

Почувствовал: с Соломиным — можно.

— И что там? В прошлый раз было оружие, а теперь? Работорговля, наркотики, терроризм?

— Не. Бригадир Большаков со своими людьми выкапывает новопреставленных товарищей, раздевает, разувает, снимает ювелирку и выдергивает золотые зубы. Это всё реализует — про комиссионки знаю точно, остальное надо выяснять. Вечером закапывают — ночью выкапывают, а? Ну, и там мошенничество и вымогательство — по мелочи….

Глаза Соломина стали квадратными. Он даже чай отставил в сторону.

— Доказательства? — спросил капитан.

— А какие доказательства? Выкопайте Сивуху, посмотрите в каком он виде. Ну и, возможно, диктофонная запись есть, но там ветер шумел, я не знаю, что получилось.

— Так это ты туда полез, потому что директора термопласта хоронили? А откуда зацепка-то?

— Так мне мужик звонил в редакцию — Петя зовут. Рассказал про хамство и беспредел кладбищенских, я ему порекомендовал к Глинскому сходить, пообщаться. А потом он с проломленным черепом к Тихановичу в больничку попал… Вот я и начал потихоньку разбираться.

— Разобрался… Петр Васильевич Гапоненко вчера очнулся и дал показания. Ехал на велосипеде, колесо подвернулось на высоком бордюре — упал. Дело было на Болоте, тамошняя шпана велосипед сперла, но скорую вызвали. Про кладбище тоже рассказал — с Глинским они всё полюбовно решили, всё отремонтировали.

— …ять! — сказал я. — Выходит, попал пальцем в небо. Но факт остается фактом. Сивуху можете эксгумировать — и всё станет сразу ясно.

— Слушай, Гера… Ты это. Помалкивай пока про свои открытия. Сивуха из-под земли никуда не денется. Я с Приваловым поговорю — будем делать, как он скажет. Мы с тобой люди маленькие, щелкни пальцем — и нет нас. Тебе — мины вспомнят, по браконьерам прижмут, знакомства твои вот эти, приблатненные…. Кастет, опять же. Ну и меня есть за что подцепить. Так что — маучы, будзь хитрым! — на мове закончил он. — А запись эту свою прибереги. Если дадим делу ход — пригодится.

— А со мной теперь что будет? — спросил я.

— Эх, впаять бы тебе административку, чтобы не шарился там, где не следует! — погрозил пальцем Соломин, — Но, пожалуй, с тебя и одной ночи довольно. Советская милиция она что? Она — человечная! Человек человеку — друг, товарищ и брат, журналюга и мент — это как рабочий и колхозница, можно сказать… Понимаешь, к чему я клоню?

— А кастет отдадите?

— А ты не охерел?

Когда я уходил, то встретил в