Халцедоновый Двор. И в пепел обращен - Мари Бреннан

Луна поднесла ломтик поближе к глазам. Грубо смолотая пшеница, нижняя корочка слегка подгорела…

– Этот хлеб ты и ела?

– Нет, государыня. У меня был другой, овсяный.

Овсяный хлеб. Скверная пища, но ничего удивительного: богатые лондонцы держатся пуританства ревностней неимущих и о дивных думают только одно – что все они есть бесы в ином обличье. Если так будет продолжаться и дальше, придется искать другие способы борьбы с сей хронической недостачей.

– Ваше величество… что, если он больше не действует? – прошептала Карлина за ее спиной.

Обернувшись, Луна увидела придворную даму у своих ног. В обрамлении спутанных черных волос лицо ее казалось бледным, как сама смерть.

– Что… что, если их вера сделалась настолько сильна…

– Сомневаюсь, – холодно сказала Луна, оборвав ее прежде, чем она успеет закончить. Прежде, чем придаст силы страхам, уже разрастающимся там, по ту сторону двери. – Скорее, тут дело в ошибке со стороны матери семейства, что принесла его в дар. А может, местный священник проходил мимо, да и благословил дом. Леди Амадея…

Обер-гофмейстерина сделала реверанс.

– Поспрашивай при дворе, узнай, у кого еще есть этот хлеб, и конфискуй весь.

– Начнутся жалобы, государыня.

Как будто, если этого хлеба не конфисковать, они не начнут жаловаться, что королева не может их защитить!

– Возмести конфискованное из моих личных запасов. А все, что найдешь, принеси ко мне.

Лислик предупредительно замер у изножья кровати Карлины. Нет, не высовываясь вперед, не вызываясь помочь – он давно понял, что нахрапом ничего не добьется, однако ж к услугам готов был всегда.

Вот потому-то Луна и поручила сию задачу Амадее.

«Конечно, ничего, кроме предчувствий, у меня нет, однако в прошлом они послужили мне неплохо. И сейчас подсказывают, что эта беда – его рук дело».

Другие беды – уж точно. Луна едва сдержала руку, непроизвольно потянувшуюся к плечу – к ноющей ране, нанесенной холодным железом. Все еще не зажила, и до конца не заживет никогда. Полезное напоминание эта боль…

К несчастью, вовсе не удостоить Лислика внимания она не могла: об этаком пренебрежении еще до ужина будет шептаться весь двор.

– Останься с Карлиной. Утешь ее, – негромко сказала она, поманив Лислика в сторонку. – Пусть позабудет об этом досадном случае, не то еще расхворается от тревог.

Рыцарь послушно склонил златовласую голову. Вероятно, «утешение» не обойдется без этой самой кровати, на коей вновь замерла, лишившись чувств, леди Карлина, но это и к лучшему. Возможно, сие ослабит его поползновения в адрес самой Луны – хотя бы на время.

Ни унции дружелюбия – в голосе ли, во взгляде – изобразить не удалось, однако Лислик галантно, как ни в чем не бывало, направился к Карлине. Его Наследники чинили препятствия тайным молитвенным собраниям пуритан в такой манере, чтобы виновными сочли сочувствующих роялистам, и от души развлекались, наблюдая, как смертные дерутся промеж собой. Тем временем Луна держала под наблюдением все входы и выходы из Халцедонового Чертога, предвосхищая любые попытки повторить покушение Тейлора, а Энтони охраняла с тщанием, о коем Принц даже не подозревал, однако, склоняясь перед необходимостью, позволяла Лислику разыгрывать кое-какие замыслы до конца – и таким образом выявляла все новые и новые нити сплетенной им паутины.

Но не пора ли с этим покончить? Теперь ей было известно все – его союзники, его возможности и способы сообщения с Никневен и Видаром. Сомнений не оставалось: они готовят некий финальный ход, дабы расстроить соглашение с Карлом – зачем ограничиваться гражданской войной, когда короля можно низвергнуть вовсе? Очевидно, подстрекатели Лислика играют в их замыслах ключевую роль. Какой Луне прок продолжать держать его при себе?

Невеликий. А может, и вовсе никакого.

И это значило, что долгожданный час расправы со златоволосым сэром Лисликом наконец-то пробил.

Постоялый двор «У ангела», Ислингтон, 11 октября 1648 г.

Покачиваясь в седле, Энтони ехал к северу от столицы. Плечи его ныли от напряжения. Мир был так близок – рукой подать! Все, что им нужно – заключить это соглашение с королем, и пусть он вновь займет надлежащее место. Вот только если Армия и ее сторонники-левеллеры поднимут какой-нибудь бунт, дело опять может пойти прахом.

Дабы предотвратить это, Энтони, не покладая рук, трудился в двух мирах разом. В течение дня он жил одними лишь парламентскими заботами, об руку с единомышленниками сплачивая и поддерживая достаточно сильный альянс в противовес офицерам Армии нового образца в Палате общин – Генри Айртону, Оливеру Кромвелю и всем остальным.

По ночам он обращался за помощью к дивному народу. Сегодня это означало поездку в Ислингтон.

Верхом путь к постоялому двору «У ангела» занимал куда меньше часа. Вот только стражу у Криплгейтских ворот пришлось подкупить: теперь час гашения огней в Сити блюли куда строже обычного. Однако с наступлением дня ему нужно вернуться назад, в Вестминстер. Он и без этого пропустит часть дебатов, так как сегодня Общины опять засиделись до поздней ночи.

Нет, направлялся он не к «Ангелу», но к колоссальному, густому розовому кусту, росшему на задах постоялого двора и с первого же взгляда отбивавшему всякие мысли о стрижке. Укрыв коня в рощице неподалеку, Энтони подошел к кусту. Среди шипастых ветвей, вопреки жуткому осеннему холоду, упрямо цвела одинокая роза.

– Энтони Уэйр, – прошептал он цветку, запуская руку в кожаную сумку, висевшую на плече.

Пока он нашаривал и вынимал из сумки тряпичный узелок, ветви куста расступились, раздвинулись, открыв перед ним усеянный шипами арчатый проем и древние ступени, ведущие вниз. С опаской ступая по истертым несказанным множеством ног доскам, Энтони спустился в обитель сестер Медовар.

Внизу, в уютной гостиной, его ждала Розамунда. Под покровом чар малютка-брауни, крохотная, точно ребенок, могла бы сравниться ростом с невысокой женщиной.

– Мы выслушали вашего голубя, милорд, – сказала она, присев перед ним в реверансе. – С радостью погляжу, что вы такое принесли.

Во всем, касавшемся тайной связи, дивные обладали перед смертными немалым числом преимуществ. Взять для примера хоть их голубей! Привязывать записки к лапке Энтони не пришлось: с птицами сестры умели беседовать столь же легко, как и с ним.

Развернув узелок, он подал Розамунде краюшку ржаного хлеба. Отщипнув кусочек, брауни вдумчиво заработала челюстями.

– Трудно сказать, – заключила она, проглотив прожеванное, – однако, боюсь, вы правы. Проверим?

Только, конечно же, не в доме. Поднявшись на свежий воздух, они, безопасности для, удалились в рощу, где мирно дремал конь Энтони – разумная тварь, куда мудрее хозяина… Розамунда выжидающе скрестила руки на груди, но Энтони заколебался.