Японский любовник - Исабель Альенде
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Что это? — спросил Исаак, когда на его столике появился скелет в шляпе.
— Это барон Суббота. Мне его прислали из Нового Орлеана. Это божество смерти и божество здоровья, — сообщила Лиллиан.
Первым побуждением Исаака было смахнуть на пол все фетиши, заполнившие его комнату, однако любовь к жене оказалась сильнее. Ему ничего не стоило оставить все на своих местах, если это могло хоть как-то поддержать Лиллиан, необратимо соскальзывающую к паническому ужасу. Другого утешения он ей дать не мог. Исаак сам был поражен своим физическим износом: он всегда был сильным, здоровым мужчиной и считал себя непробиваемым. Неодолимая усталость проедала его До костей, и только слоновье упорство позволяло справляться с обязанностями, которые он сам на себя возложил. Среди таковых фигурировала и обязанность оставаться живым, чтобы не подводить жену.
Приезд Альмы подарил дяде глоток энергии. Он не любил публичного изъявления чувств, но пошатнувшееся здоровье сделало его уязвимым, и ему приходилось всегда оставаться настороже, чтобы поток нежности, который он нес в себе, не выплеснулся наружу. Эта сторона жизни Исаака была доступна только для Лиллиан, в моменты особенной близости. Натаниэль был посохом, на который опирался отец, его лучшим другом, напарником и доверенным лицом, но Исаак никогда не чувствовал потребности все это ему высказывать; мужчины воспринимали такие отношения как сами собой разумеющиеся, не хотели облекать их в слова, чтобы друг друга не смущать. С Мартой и Сарой Исаак обращался как добрый благосклонный патриарх, но как-то по секрету признался Лиллиан, что дочери ему несимпатичны — слишком уж скаредные.
Матери они тоже не слишком нравились, но она этого никогда и ни перед кем не признавала. Внуками Исаак любовался издали. «Подождем, пусть подрастут, они пока еще не люди», — говорил он шутливо, как бы оправдываясь, хотя на самом деле именно так к ним и относился. А вот к Альме он в глубине души всегда чувствовал слабость.
Когда в 1939 году эта племянница явилась из Польши и начала жить в Си-Клифф, Исаак Беласко преисполнился к ней такой нежности, что позже, когда пропали ее родители, винил себя в постыдной радости: теперь у него появится возможность занять их место в сердце девочки. Он не ставил задачу формировать Альму как личность (в отличие от собственных дочерей) — только защищать, и это подарило его любви свободу. Он переложил на Лиллиан заботу о девчачьих потребностях Альмы, а сам с увлечением развивал ее интеллект и делился своей страстью к ботанике и географии. И именно в тот день, когда он показывал племяннице свои книги о садах, у него возникла идея создать Фонд Беласко. На протяжении нескольких месяцев они вместе перебирали различные возможности, прежде чем идея не сформировалась окончательно, причем именно тринадцатилетней девочке пришло в голову разбивать сады в самых бедных кварталах города. Исаак ею восхищался: он с изумлением наблюдал за эволюциями ее представлений о жизни, ему было понятно ее одиночество, его трогало, когда племянница его искала, чтобы пообщаться. В такие моменты Альма садилась рядом, клала ему руку на колено и они вместе смотрели телевизор или читали книги по садоводству, а вес и тепло маленькой ладошки были для него бесценным подарком. Сам Исаак любил погладить Альму по голове, когда проходил мимо, — только если никого не было рядом, покупал девочке сласти и подкладывал под подушку. Молодая женщина, приехавшая из Бостона, с геометрически идеальной прической, алыми губами и твердой поступью не была той прежней Альмой, что засыпала в обнимку с котом, потому что боялась спать одна, но как только обоюдную неловкость удалось преодолеть, они восстановили невидимую связь, которую поддерживали больше десяти лет.
— Ты помнишь семью Фукуда? — спросил дядя Исаак через несколько дней.
— Ну как же не помнить! — порывисто воскликнула Альма.
— Вчера мне позвонил один из детей.
— Ичимеи?
— Да. Он ведь младший, верно? Спросил, можно ли ко мне зайти, у него есть разговор. Они живут в Аризоне.
— Дядюшка, Ичимеи мой друг, и я не видела его с самой эвакуации. Пожалуйста, можно я тоже приду?
— Он дал понять, что разговор будет конфиденциальный.
— Когда он придет?
— Я тебя предупрежу.
Через две недели Ичимеи появился в Си-Клифф, он был в темном костюме, при черном галстуке. Альма ждала его с колотящимся сердцем; она распахнула дверь раньше, чем Ичимеи успел позвонить, и бросилась ему на шею. Девушка была все так же выше ростом, ее напор едва не сбил гостя с ног. Ичимеи растерялся: он не ожидал встретить Альму, а публичные проявления чувств у японцев не приветствуются, он не знал, как отвечать на такую пылкость, но девушка и не дала ему времени на раздумья; она схватила парня за руку и затащила в дом, глаза ее повлажнели, она повторяла его имя, а как только оба оказались внутри, Альма поцеловала Ичимеи в губы. Исаак Беласко ждал в библиотеке, в своем любимом кресле, держа на коленях Неко, кота Ичимеи, которому было уже шестнадцать лет. С этой позиции он наблюдал за их встречей, но, расчувствовавшись, прикрывался газетой, пока Альма не ввела гостя в библиотеку. Она оставила мужчин наедине и закрыла дверь.
Ичимеи вкратце пересказал Исааку Беласко историю своей семьи, которую старик уже знал, потому что после телефонного звонка выяснил о Фукуда все, что мог. Он не только знал о смерти Такао и Чарльза, депортации Джеймса и бедственном положении вдовы и двух оставшихся детей, но и принял на этот счет некоторые меры. Единственной новостью в рассказе Ичимеи была предсмертная просьба Такао о мече.
— Я скорблю о смерти Такао. Он был моим другом и учителем. И Чарльза с Джеймсом мне тоже жаль. Никто не прикасался
