Кодекс Люцифера - Рихард Дюбель

– …и что свадьба состоится в следующем году, после Пасхи.

– Нет. Нет. Нет. Отец, пожалуйста, выслушайте меня!

– Прекрати орать! – прогремел голос Терезии. Она вскочила со стула и наклонилась через стол. Агнесс отшатнулась. – Немедленно прекрати орать в моем доме! У тебя нет никакого права повышать здесь голос!

Агнесс тоже поднялась с места. Она с изумлением поняла, что на полголовы выше матери. Никогда раньше это не приходило ей в голову. Из-за слез, бежавших из глаз, все окружающее теряло четкость линий, но почему-то руки Терезии, вцепившиеся в столешницу, были видны совершенно ясно. Агнесс видела кольца на ее руках, кожу, потемневшую оттого, что Терезия пропалывала сорняки в огороде с пряностями, стирала белье и драила ступеньки у входа в дом; видела утолщения на костяшках пальцев, сухожилия, протянувшиеся через тыльную сторону ладоней, старческие пятна на коже. Однако прежде всего она увидела, что у матери дрожат пальцы. И поняла, что это не от волнения, а от гадливости. Это стало последней каплей, переполнившей чашу и заставившей Агнесс позабыть про все условности.

– Значит, у меня нет никакого права, да? – закричала она в ответ. – Потому что я не ваша дочь? Потому что я всего лишь ублюдок, которого хозяин дома приволок неизвестно откуда и который должен быть благодарен уже за то, что у него есть крыша над головой? Который никого не может назвать ни отцом, ни матерью, потому что у него нет ни отца, ни матери, и которому Господь Бог должен был бы тысячу раз позволить умереть вместо всех других, законных детей, которых Бог забрал у их настоящих родителей?

Терезия не отвела взгляда от Агнесс; ее глаза светились ненавистью. Агнесс увидела, как посерело лицо ее отца. «Не называй его отцом, – приказала она себе, – эти люди тебе не родители, твои родители – безымянные тени, исчезнувшие во мраке лет и совершенно не интересовавшиеся твоей судьбой». Он поднял руку, чтобы не позволить ей продолжить. Но Агнесс не дала себя остановить. Отец Ксавье позаботился о том, чтобы тайна дома Вигантов перестала быть тайной; и все же за все недели, минувшие со дня отъезда монаха-доминиканца, о ней ни разу не вспоминали. Никлас Вигант избегал при встрече смотреть в глаза дочери, а Агнесс не нашла в себе мужества произнести вслух то, что им обоим было известно. И разве она не утаила этот секрет даже от Киприана, который знал абсолютно все остальные ее тайны? Ее охватило чувство отвращения к самой себе, когда она поняла, что забилась в щель, как напуганный зверек, как маленькая девочка, которая залезает под одеяло, закрывает глаза, затыкает уши и пытается убедить себя, что гроза уже миновала.

– Зачем? – спросила она. – Зачем вы привезли меня сюда, господин Вигант? Почему вы не оставили меня там, где нашли, и не позволили мне умереть? Вероятно, вы думали, что сможете купить мою душу, господин Вигант? Вы хотя бы попытались выяснить, кто мои настоящие родители? Вы разузнавали, расспрашивали, вдруг мои родители предпочтут оставить меня, а не отдавать в приют? Или вы смирились с тем, что мать и отец лишатся ребенка просто потому, что у вас не может быть собственных детей? Откуда я родом? Откуда родом тот ребенок, которого вы принесли в свой дом?

– Перестань, Агнесс, – сдавленно произнес Никлас. Агнесс с ужасом заметила, что он начал плакать. – Перестань называть меня «господин Вигант», ты разбиваешь мне сердце.

– А вы, госпожа Вигант? Вы ведь каждый день задавали себе вопрос, откуда взялся этот ребенок, не правда ли? Не дьявол ли его отец? Или ваш муж перенес через порог вашего дома своего ублюдка? Стояли ли вы перед колыбелькой, думая: «Мне нужно всего лишь накрыть ему лицо подушкой, и через пару секунд этот кошмар закончится»?

– Перестань, Агнесс, Христа ради, перестань! – прорыдал Никлас.

– Я больше не намерена терпеть это! – заявила Терезия, повернулась спиной к Агнесс и, тяжело ступая, направилась к двери. Она прошла мимо Никласа с гордо поднятой головой, не замечая его, как будто он был предметом мебели.

– Считали ли вы этого ребенка надругательством над Божьей волей, – крикнула ей вслед Агнесс, – а его присутствие в этом доме богохульством? Как часто смотрели вы на ребенка и спрашивали себя: «Почему ты жив, когда ни одному из моих детей не было позволено жить?»

Терезия замерла у дверей, не оборачиваясь.

– Зачем я здесь? Зачем? – кричала Агнесс. Ярость и горе так скрутили ее, что ей казалось: стоит пошевелиться – и она разлетится на куски. – Зачем вы думаете о моем будущем, когда ни разу не задумались о моем прошлом? Или я опять должна послужить заменой тому, чего у вас нет? Ребенку для Никласа и Терезии Вигант, которые сами бесплодны? Жене Себастьяна Вилфинга, который слишком ужасен и смешон, чтобы самому найти себе жену?

Она понимала, что несправедлива к Себастьяну Вилфингу-младшему, но ей было все равно. Ее слова были подобны ударам меча, падавшим на Никласа и Терезию Вигант, но и это было ей безразлично. Она пристально смотрела то в спину своей матери, то в глаза своего отца.

– Закончила? – холодно спросила Терезия. – У меня есть дела поважнее.

И она покинула комнату, даже не обернувшись. Агнесс пожирала глазами отца.

– Зачем? – спросила она и снова расплакалась. – Зачем вы не позволили мне умереть в первую же неделю моей жизни, отец?

– Потому что я люблю тебя, Агнесс, – ответил Никлас.

– А я люблю Киприана! – закричала она. – Неужели моя любовь менее ценна, чем ваша?

– Любовь – это наивысшее благо…

– Тогда зачем вы отказываете мне в этом благе? Зачем Моя мать отказывает мне в нем с тех пор, как я себя помню? Зачем вы не даете мне обрести ее? Дайте мне любовь! Выдайте меня замуж за Киприана Хлесля.

Глаза ее отца на бледном лице казались огромными. Веки подергивались.

– Нет, – сказал он наконец. – Нет, так не пойдет. Ты ничего не понимаешь, Агнесс, и Боже тебя сохрани от необходимости понять. Я делаю то, что лучше для тебя. Ты выйдешь замуж за Себастьяна Вилфинга и забудешь семейство Хлеслей.

Слезы снова полились из его глаз; он отвернулся и, тяжело ступая, вышел. Агнесс молча смотрела ему вслед. То, что она прочла в его глазах, в одно мгновение уничтожило всю ее ярость. Вместо нее в сердце заполз холод и охватил все тело, как если бы от сердца пошел поток ледяной крови. Она поняла, что ни простым расчетом, ни благодарностью деловому партнеру нельзя объяснить решение, принятое Никласом Вигантом: обвенчать свою дочь с сыном друга; точно так же ей стало понятно, что не из простого упрямства он противится ее отношениям с Киприаном Хлеслем. Дело было в совершенно необъяснимой уверенности, что семья ее лучшего друга послужит причиной ее гибели. Дело было в охватившем Никласа Виганта неприкрытом страхе за свою жену, за себя самого, а больше всего – за свою приемную дочь.

Выступающая часть ворот Аугустертор глубоко врезалась в серебристо поблескивающее жнивье. Внизу поднималось второе кольцо бастионов городских укреплений, их косые бока казались в темноте еще более могучими, чем днем. Градчаны по левую руку представляли собой темный горный кряж, где тут и там мерцали точки света: кайзер Рудольф и его алхимики даже по ночам ставили свои противоестественные опыты.