Перстень Александра Пушкина - Анна Князева

* * *

Борис Ефимович сказал Сергею:

– Я попытаюсь помочь. – Он привычным обороняющимся жестом поднял руки. – Чем смогу! Для этого мне необходимо переговорить с одним человеком.

– Когда это получится? – поинтересовался Сергей.

– Сегодня вечером я улетаю.

– Надолго?

– Всего на один день в Амстердам. Там я встречу этого человека, переговорю с ним, возможно, он подскажет, к кому обратиться.

– Насколько я понял, это история долгая? – Такой расклад совсем не устраивал Дуло.

– А как вы хотели, голубчик? Подобные вопросы решаются аккуратно.

– Когда мне вам позвонить?

– Утром вы говорили со своего телефона?

– Да.

– Я сохраню его и, как только что-то станет известно, сообщу вам.

– Борис Ефимович, только прошу… – начал Сергей.

Старик опять вскинул руки:

– Борис Ефимович нем, как могила!

Понимая, что разговор окончен, Сергей встал с софы.

– Я провожу вас. – Старик тоже поднялся и направился к выходу.

Они вышли в прихожую, Борис Ефимович открыл дверь чайной комнаты и, никого там не обнаружив, обернулся к Сергею:

– Где ваша дама?

Дуло непроизвольно попятился, а Борис Ефимович направился к соседней двери и приоткрыл ее:

– Мы ждем вас, голубушка…

Появилась Полина. Старик приблизился к входной двери, поочередно отпер пять замков и отодвинул засов, после чего ее распахнул.

– Должен заметить, у меня как у профессионала есть свои принципы. И я вправе рассчитывать на то, что в моем доме будут соблюдаться мои правила. Прошу! – Борис Ефимович указал им на дверь.

Когда они вышли, Полина спросила:

– Что это было?

– Ошибка.

– Чья?

– Если ты еще не поняла – твоя.

– Но что я сделала? – нервно рассмеялась она.

– Нарушила основополагающее правило. В таких местах клиенты никогда не встречаются друг с другом. Возможно, поэтому квартира Бориса Ефимовича состоит из двенадцати комнат. А ты, как я понимаю, умудрилась пройтись по всем и с кем-то поговорить?

– Всего в одну и зашла. – От неожиданности она поперхнулась, и у нее на несколько мгновений пропал голос.

– Там… там…

– Чего ты шипишь?

– Перекинулись парой слов ни о чем.

– С кем?

– Там был всего один человек.

Они подошли к машине, и Полина вздохнула:

– Господи, никак не могу к ней привыкнуть. Какой ужас!

– Ты о чем?

– О твоей машине.

Сергей выехал со двора, посмотрел на жену и сообщил:

– Могу тебя обрадовать: она не только моя. Она теперь наша.

– И это меня пугает.

– О чем вы говорили?

– С кем?

– С тем человеком.

– О картине.

– Хорошая?

– Картина? Тебе бы не понравилась.

– Что на ней изображено?

– Закрытая дверь…

– Еще что?

– Больше ничего.

Сергей улыбнулся и попробовал заглянуть ей в глаза:

– Шутишь?

– Я говорю: дверь, значит, дверь.

Полина понимала: из-за ее ошибки они могут остаться без нужной информации. И от того, что муж не стал ее упрекать, было еще хуже.

– Борис Ефимович обещал позвонить, – успокоил ее Сергей.

Филиппов сидел в своем кабинете и просматривал снимки на телефоне, который нашли на железнодорожном вокзале. Они были сделаны в пределах двухсот метров от здания вокзала. Последний – за пятнадцать минут до отправления скоростного поезда Санкт-Петербург – Москва.

Полину Свирскую сфотографировали через десять часов, то есть спустя пятнадцать минут после прибытия того же поезда назад в Санкт-Петербург. Можно предположить, что «фотограф» пришел утром, сделал несколько снимков и ушел домой пить чай. Потом, десятью часами позже, вернулся и сделал всего один снимок. Но Иван Макарович придерживался другой версии. Он был уверен в том, что утром «фотограф» отбыл в Москву и этим же поездом вернулся обратно.

Зачем? Возможно, у него было какое-то поручение. Например, он что-то забрал в Москве и привез в Питер. А может быть, кого-то сопроводил в Москву и потом вернулся обратно. Но скорей всего, думал Филиппов, он сопровождал кого-то не из Питера, а из Москвы. И уж, если по прибытии «фотограф» запечатлел на фото женщину с чемоданом, логика подсказывает, что он сопровождал именно Свирскую.

Без сомнения, этот человек знал, что лежит в ее в чемодане, и был рядом с ней не для того, чтобы предотвратить террористический акт, а для того, чтобы все прошло без сучка без задоринки. Осталось понять только одно: зачем он сфотографировал главную исполнительницу теракта, ведь этим он выдал ее с головой.

Никаких исходящих с этого телефона не было, а значит, послать сигнал адской машине на инициацию взрыва «фотограф» не мог.

Филиппов еще и еще раз просматривал снимки. Они раздражали его своей бессмысленной некрасивостью. Почти на каждом были видны кончики пальцев, которые «фотограф» не потрудился поджать.

Иван Макарович понимал, для чего были нужны эти снимки: чтобы оправдать и сделать логичным появление одного-единственного, последнего, с женщиной и ее чемоданом. Все выглядело довольно правдоподобно: приехал человек в Питер, снял виды города – и обратно домой. Перед отъездом щелкнул зал ожидания. А тут – взрыв.

– Прямо какой-то рояль в кустах… – проворчал Филиппов и вдруг обратил внимание на то, что расплывчатые контуры пальцев имеют заостренную форму. Он воскликнул:

– Баба снимала!

Конечно, это были женские пальчики с длинными ноготками.

Филиппов отложил телефон и уставился в угол. Как опытный следователь, он не мог не вспомнить, что рассказывала стюардесса. Попутчица Свирской, красивая блондинка в синем шарфе, утром ехала этим поездом в Москву. Им же вернулась в Санкт-Петербург.

– Нужно доказать ее связь с типом в вельветовой куртке… – Он снял трубку. – Расторгуев! Нет его? Он занимается Свирской? Знаю, что умерла. Меня интересует все, что ее окружало. Как только вернется, пусть зайдет в мой кабинет.

– Разрешите? – На пороге стоял краснощекий седой человек в штатском. – Полковник Федеральной службы безопасности Беленков.

Филиппов поднялся из-за стола и вышел навстречу, одновременно протягивая руку для рукопожатия.