Тополь берлинский - Анне Биркефельдт Рагде

Она вернулась. Он встал.

— Сидите-сидите! Я не помешаю.

— Не помешаешь, конечно, но я все равно ухожу. У меня сегодня похороны в час. Много дел. Совсем молодой парень повесился.

— Ой! Бедняга!

— Из-за любви, — уточнил он. — Осталась только коротенькая записка с просьбой его простить.

— Бедные родители.

— Мальчики мало общаются друг с другом, поэтому, когда переживают поражение в любви, считают, что мир рухнул.

— Я плохо в этом разбираюсь.

— Кстати, сегодня прилетает твой дядя. Можешь сказать об этом Туру. Остановится в «Ройял Гарден». Ты, кажется, тоже там живешь?

— Ой! Мой дядя? Из Копенгагена? Но я улетаю… сегодня.

Он стал надевать пальто, ужасно долго с ним возился, делая вид, что не может найти рукав, и все это — чтобы скрыть облегчение.

— Хорошо, что ты приехала, — сказал он, надеясь, что она поймет — это он прощается.

— Может, мне все-таки подождать до завтра? Раз Эрленд приедет. Было бы забавно с ним познакомиться.

Пожалуй, Маргидо не стоило об этом упоминать. В спешке он подумал только, что не придется звонить Туру.

— Ну да, может быть. Но мне пора. Счастливого Рождества.

— Я вчера была на хуторе.

— Это еще зачем?

— Знакомилась с животными.

— Тебя интересуют животные?

— Вообще-то я только что стала совладельцем ветеринарной клиники.

— Так ты ветеринар?

— Нет. Только ассистент. Но выступаю с лекциями и подготовила специальную программу для проблемных собак. Собрала очень много практического материала, так что теперь я совладелец. Тур очень гордится своим хутором. Приятно посмотреть.

— Это не его хутор.

— То есть?

— Матери.

— Но он из вас троих старший?

— Наследник, да. Но хутор никогда на него не переписывали.

— Но ваша мать…

Они оба посмотрели на старуху. Та спала, издавая хлюпающий храп.

— Я думала, — продолжала Турюнн, — я думала, хутор принадлежал вашему отцу. Что его семья…

— Ну да. Но он не в состоянии ничего решить. Решала мать. Отец всегда делал только то, о чем его просили. А всю работу делал Тур. Но хутор не его.

Она уставилась на Маргидо.

— Что вы хотите сказать? — спросила она.

— Только что… очень много здесь неясного. Наша семья не из тех… в которых теплая атмосфера.

— Я завтра еду домой, я же сказала!

— Да я ни на что не намекал… В самом деле, счастливого Рождества. Было приятно…

— И вам того же!

Когда он парковался напротив церкви рядом с машиной фру Марстад, шел снег. Он сожалел о словах, сказанных Турюнн, однако надеялся, что они сделают свое дело, и она постепенно поймет, что в их семье не дарят друг другу рождественских подарков, а хутор Несхов долго не простоит.

Снег валил с такой силой, что казалось, будто фьорд всего в паре сотен метров отгорожен серой стеной. Маргидо обожал эту церковь, одна из старейших каменных церквей в стране, скоро ей будет девятьсот лет. Она стояла на склоне, спускавшемся к фьорду, хотя самое подходящее место было чуть повыше. Но, если верить старинным преданиям, тут было языческое капище, поэтому церковь заложили ниже. Церковь святого Николая на Камнях — звалась она изначально. Но сейчас название почти забылось. Слова недолговечны, никого не заботят ни традиции, ни история.

Благодаря солидному возрасту церкви, Маргидо входил в нее без стеснения. Он входил не в дом Господень, неся ложь в сердце, он входил в историческое здание, хранившее в стенах память о бесчисленных горестях и радостях, о судьбах неисчислимого количества поколений обычных людей. Стол прямо за дверью был уже готов. Маргидо смел снег с плеч, достал из кармана расческу, привел в порядок волосы, загладив их ладонью. На белой скатерти стояла сосновая рамка с фотографией мальчика со светлыми волосами, зачесанными набок. Школьная фотография; казалось, мальчик смущен, вынужденно улыбается под напором фотографа. Улыбка идет не изнутри, глаза смотрят в сторону. Рядом с фотографией подсвечник с незажженной белой свечой, а на другом конце стола чаша для подношений, под которой рукой фру Марстад, старомодным почерком с завитками написано: «Спасибо за вашу помощь молодежному клубу Спундала. От лица родственников». Альбом для соболезнований лежал открытым на первой странице с ручкой наготове. Вдалеке он услышал голоса, в эту же секунду дверь за ним распахнулась, и курьер из цветочного магазина ввалился с охапкой цветов и еще тремя букетами, болтавшимися у него на запястье.

— Редкостно говенная погода, — сказал он и кивнул Маргидо. В этом кивке читался стыд за неуместное словоупотребление, ведь Маргидо мог оказаться самим епископом, кто его знает…

Он попросил курьера помочь с гробом. Представительницей церкви оказалась недавно принятая на работу худющая девушка, и, хотя он сам и фру Марстад были людьми сильными, нужен был четвертый, чтобы вынести гроб из морга и водрузить на катафалк.

Фру Габриэльсен была занята офисной работой, общалась с родственниками. Курьер отказывался, но Маргидо сделал вид, что все предрешено, и отвел его в маленькое красное здание.

Там ждала модель «Натура» отшлифованная. Все молча подняли гроб и понесли, следя за каждым своим шагом, под свежим снегом таилась наледь. Мальчик был довольно легким, но вместе с гробом ноша оказалась внушительной. Когда гроб был надежно установлен на катафалке, и фру Марстад покатила его мимо скамеек, курьер мигом улетучился. Служащая принесла веник и смела с гроба снег, как только его установили на место. Фру Марстад принесла подсвечники и вазы для цветов.

— А сборники псалмов? — спросил Маргидо.

— Лежат в конверте в моей сумке, я как раз собиралась выложить их на стол, когда вы вошли, — ответила она.

Он с облегчением отметил, что, если почти всю работу оставить на женщин, не возникает никаких проблем. Пока он сидел у постели матери, ничто не было забыто, более того, бюро одновременно занималось еще двумя похоронами.

Две остальных семьи не надо было навещать, все устраивалось в больнице, оба покойника были стариками, поэтому Маргидо и согласился за них взяться. Женщинам не нравилось прибирать трупы на дому в окружении ужаса, истерики и нервных срывов у родственников. На первой странице сборников псалмов для Ингве Котума была пастельная картинка с зимним пейзажем, имя, дата рождения и смерти. Священник Фоссе помогал выбирать псалмы. «Так возьми меня за руку», «Веди, мягкий свет», «Вечно бесстрашный». Они не хотели салонной музыки и попросили органиста сыграть Баха.

Семья, как догадался Маргидо, хотела поскорее пережить это, и он прекрасно понимал их. Наверное, только сестры скажут по паре слов, и все.