Семейные тайны - Чингиз Абдуллаев

– Никаких доказательств и не может быть, – возразила, чуть покраснев, Эмма. – Мы никого за руку не поймали и поэтому ничего не сможем доказать.

– В таких случаях не обязательно ловить за руку, – возразил Дронго, – важно понять мотивы преступлений. Два убийства внешне никак не связаны друг с другом. И любые объяснения будут неверными, пока мы не найдем мотивов обоих преступлений. А вот тогда уже можно будет легко вычислить преступника.

В гостиной появился Нерлингер. Он был мрачнее тучи.

– Мы проверили все чашки, – сообщил инспектор, обращаясь к Эмме, и попросил ее перевести его слова Дронго. – Девять были на столе. Одна на кухне, одна – в комнате фрейлейн Сюзанны. Значит, чашка, которая оказалась здесь лишней, была взята в комнате вашей сестры.

– Она давала молоко дочери, – напомнила Эмма.

– В той чашке найдены остатки токсичных веществ, – сообщил инспектор, – и ее отпечатки пальцев на чашке. Значит, кто-то забрал эту чашку и использовал ее в других целях.

– Этого не может быть, – убежденно произнесла Эмма, – этого просто не может быть. Неужели вы думаете, что моя сестра тоже сошла с ума и держит яд в чашке из-под молока для дочери?

– Я сказал только то, что знаю, – жестко отреагировал инспектор. – Сейчас мы начнем проводить обыск в комнате, где обычно останавливалась ваша сестра со своей семьей. И надеюсь, что там мы ничего не найдем.

Он отошел от них, и Эмма взглянула на Дронго, словно ожидая поддержки своей позиции. Но Дронго оказался еще более жестоким.

– Она могла сначала дать молоко дочери, а потом использовать эту чашку уже в других целях, – проговорил он.

– Не может быть. Тогда нужно согласиться, что именно моя старшая сестра отравила сначала свою свекровь, а затем и жену своего бывшего воздыхателя.

– Он не только воздыхатель, но еще и отец девочки. А теперь ответьте мне честно и прямо: Герман действительно знал, что это не его дочь? Только честно.

– Моя сестра не стала бы его так нагло обманывать, – ответила Эмма. – Она сразу сказала Герману, что связь с Арнольдом была ее ошибкой. Минутная слабость, за которую она была вынуждена расплатиться. Врачи не разрешили ей делать аборт. И она все рассказала Герману. Он удочерил девочку, дал ей свою фамилию. Конечно, он все знал, иначе не было бы смысла им жить вместе.

– А остальные члены семьи знали?

– Не должны были знать, но, по-моему, знали. Наверно, Герман кому-то из них шепнул правду. Либо матери, которую очень любил, либо своей сестре. А те уже передали друг другу. Я иногда думаю, что, возможно, поэтому Марта ненавидела мою сестру. Возможно, ей не нравилась сама мысль, что ее сын должен растить чужого ребенка, не имея шансов на рождение собственного. Анне врачи раз и навсегда запретили рожать, первые роды у нее были очень тяжелые. Наверное, Марте все это не нравилось. И тут я ее как раз понимаю. Кому понравится то, что твой сын женат на женщине, умудрившейся родить от чужого мужчины. Конечно, нелепо и очень стыдно. Но так все получилось, и Герман проявил благородство, поняв, что Анна не собирается изменять ему в будущем.

– У вас в семье сложные взаимоотношения, – покачал головой Дронго, – просто непонятно, как гроза не разразилась раньше. Здесь все так сильно не любили друг друга.

– Обычная семья, – усмехнулась Эмма, – в других отношения бывают ничуть не лучше. Родственники обычно не любят друг друга, расходятся, разводятся, разругиваются. Делят имущество. Дети уходят от родителей. Родители отказываются от детей. Братья и сестры не общаются годами. Это наша цивилизация в новом веке! – несколько патетически воскликнула Эмма. – Что вы еще хотите? Герман и Анна хотя бы нормально живут друг с другом. А я не смогла даже этого сделать, и мне пришлось пойти на окончательный разрыв с моим благоверным. Что тоже, наверно, не самый лучший вариант в семейной жизни.

– У него есть родители?

– Конечно. И мать, и отец. Только мой муж с ними вообще не общался. Я даже не знаю, что лучше. Общаться так тесно со своей матерью, как Герман, или вообще не общаться, как мой муж. За пять лет своего замужества я видела их не больше трех-четырех раз. Правда, они живут на севере страны, в небольшом городе рядом с Гамбургом, но все равно можно было навещать их гораздо чаще. Однако мой муж считал правильным справляться об их жизни, здоровье один раз в несколько месяцев. Как, впрочем, и они по отношению к нему. Для нас, прибывших из Казахстана, где помнили своих родственников до седьмого колена и троюродных братьев и сестер считали близкими родственниками, все это казалось на первых порах диким и невозможным. А потом мы привыкли. Люди живут так, как им нравится жить. Никого нельзя переделать или заставить измениться по собственному желанию. Здесь совсем другие нравы и другие порядки. Я даже думаю, что отношения Марты с детьми были выстроены таким образом именно потому, что они были не стопроцентными немцами. То есть не родились здесь и не приняли законы отчуждения с детства. Иногда родители и дети не видятся годами. И годами не звонят друг другу. Мы с Аней общаемся каждый день. И если не позвоним друг другу, то сразу начинаем беспокоиться. Но в Европе свои правила и свой менталитет.

– Именно поэтому я не думаю, что Арнольд мог решиться на подобные преступления только для того, чтобы оградить вашу сестру от досаждающей ей свекрови. Это слишком несерьезный довод, чтобы принять его в качестве основного.

– Зато инспектор считает, что можно серьезно говорить о пропавшей чашке из-под молока, в которой Анна якобы могла хранить яд, – напомнила Эмма. – По-моему, это вообще глупость.

– Одна чашка на столе была лишней, – сказал Дронго, – и, насколько я знаю, в одной из них нашли токсичные вещества. Именно в той, на которой были отпечатки пальцев вашей сестры.

– Какая ерунда! – возмущенно фыркнула Эмма. – Зачем это нужно Анне? Герман бы никогда в жизни не простил ей убийства своей матери, и она это прекрасно понимает.

Они услышали шум на лестнице и громкие голоса. Эмма вышла первой из гостиной. За ней поспешил Дронго. Стоявший на лестнице Герман громко возмущался и что-то кричал Нерлингеру.

– Что случилось? – спросила Эмма.

– У нас в комнате нашли пакетик с этим ядом! – крикнул сверху Герман. – И теперь они считают, что во всем была виновата Анна. А я не могу убедить инспектора, что мы понятия не имеем, откуда этот порошок оказался в нашей комнате.

Услышав слова Германа, Эмма замерла, затем медленно повернула голову и посмотрела на Дронго.

– Как они могли найти там яд? – спросила она, словно не веря самой себе. – Это просто невозможно. Анна, я сейчас поднимусь! – крикнула она, обращаясь к старшей сестре, и поспешила подняться по лестнице.

Дронго пошел следом. У дверей комнаты стояли Нерлингер, один из его сотрудников и Герман, который продолжал бушевать, обвиняя полицейских в некомпетентности и предвзятости. Из соседней комнаты вышли Мадлен и Берндт. На Мадлен было синее платье с золотыми блестками. Берндт снял галстук и пиджак, оставшись в одних брюках и белой рубашке.