Фигурек - Фабрис Каро

Старый комикс, который в те времена казался мне суперпорнографическим и который я тайком перелистывал, теребя промежность, но теперь, как выяснилось, содержавший хорошо если одну грудку, едва выглянувшую из-под рубашки…

Вот за этой-то — последней — картонной коробкой я и вижу железный сундучок льдисто-серого цвета, и сундучок этот сразу же привлекает мое внимание, потому что это единственная вещь, которая выглядит здесь не на своем месте. Пытаюсь его открыть. Ничего не получается: он заперт на ключ, знаете, есть такие крохотные замочки для чемоданов… Но то, что его почему-то заперли, еще больше возбуждает мое любопытство.

Спустившись вниз, ищу молоток и отвертку в ящике с отцовскими инструментами, нахожу и, пыхтя, как паровоз, взлетаю обратно на чердак. Замок поддается со второй попытки — первая привела лишь к тому, что я сломал себе ноготь на большом пальце. Откидываю крышку и… ничего себе! Меня будто парализовало.

Гора контрактов и счетов от Фигурека.

Пришлось сделать несколько глубоких вдохов, чтобы вернуть себе прежний сердечный ритм. Добившись этого, я сажусь по-турецки на пол и принимаюсь разбирать эту кучу бумаг листок за листком. Бóльшая часть счетов пожелтела от времени, но, если присмотреться как следует, то, несмотря на чуть изменившийся логотип, все в них вроде бы так же, как и сейчас. Ну и дальше — дальше я кидаюсь очертя голову перечитывать то, что представляло собой жизнь моих родителей и — как неизбежное следствие — мою собственную.

И выуживаю из этого хаоса целую толпу персонажей, от роду сопровождавших меня по жизни, но на самом деле, как выяснилось, не существовавших. Среди них — лучший друг отца, Фернан Жуйе, его товарищ по оружию, с которым он так любил, потягивая ореховую настойку, вспоминать когда героические, когда душераздирающие, но неизменно скучные эпизоды их общей военной биографии. И дюжина гостей на родительской свадьбе, часть этих гостей специализировалась на исполнении народных песен, а другая — похабных анекдотов, заставлявших краснеть как новоиспеченную свекровь, так и новоиспеченную тещу. Деятельность вышеозначенных лиц шла под грифом «развлечения во время еды». И еще тут оказалась кузина Ирен, ровесница матушки, казавшаяся лет на десять ее старше и регулярно посещавшая родственницу, чтобы той позавидовать и попросить у нее совета насчет самой лучшей диеты и марки ночного крема. И семья беженцев с Востока, которую мои родители как-то приютили на ночь — на следующий день их поступок вызвал всеобщее восхищение и стал предметом обсуждения в булочной.

И другая дюжина гостей, теперь это были приглашенные на гулянку по случаю ухода отца на пенсию. Сотрудники отца или матери, которых они звали к себе на аперитив. Нищий перед нашим домом, которому мама каждый день подавала милостыню — пять франков. Виртуозный сплетник, незаменимый на «тапперуэровских вечеринках»[65]. Двойник Жоржа Гетари[66], которого использовали вот для этого мифического снимка: он в центре, мои родители, тающие от восторга, по бокам, он с пылом прижимает их обоих к себе. Мне ли не знать этой фотографии, я мог бы описать ее в мельчайших деталях, еще бы — ее вытаскивали при любом удобном случае, будь то просто обед или семейная встреча! Этим снимком — конечно, после результатов учебы Тео — мои родители, наверное, гордились больше всего на свете…

Я читаю — и мои воспоминания меняются, мутируют, мутируют тягостно, картинки и звуки полностью преображаются, события, оглушая меня, скручиваются, раскручиваются и снова закручиваются, уже по-новому… Шарики заезжают за ролики от неутихающего эффекта бабочки, и каждая мелкая деталь при мутации ведет за собой серию грандиозных разрушений.

Устраиваю себе перекур длиной в одну сигарету — невыносимо ощущать, что с минуты на минуту мозг взорвется и куски его разлетятся по чердаку. Заставляю себя осматриваться, чтобы хоть ненадолго оторваться мыслями от сундучка. Но опять, не выпуская сигареты изо рта, возвращаюсь к расследованию. Со временем воздействие хаоса начинает слабеть, может быть, в силу привычки: события, церемонии, мимолетные знакомства вскоре стали повторяться, — но, может быть, дело и в том, что у меня уже не хватает сил усваивать то, что я читаю.

Добравшись до недавних счетов, я и напоролся на этот контракт.

Внезапно все резко меняется. Эти несколько строк, словно бы отодвинув в сторону, более того, сведя до уровня ничего не значащего анекдота все до сих пор открытое, ввергают меня в пучину мучительного стыда и полного замешательства. Я вижу перед собой целый год существования — если, конечно, я еще имею право называть существованием эту ничтожную кучку хлама, этот ворох обманок и фальшивок… Я внимательно рассматриваю листок бумаги, перечитываю дважды, трижды, чтобы обрести уверенность в том, что не стал жертвой извращенной иллюзии.

А потом разражаюсь рыданиями. Да, я принимаюсь плакать навзрыд и, хотя толку от этого никакого, отшвыриваю к чертям сундучок. Сундучок врезается в безвкусную вазу, превратив ее в груду осколков.

87

Крепко сжатыми кулаками барабаню по двери. Несколько секунд — и она открывается.

— А-а-а, это ты, но… что с тобой стряслось? Какая муха укусила?

Я молча сую контракт ему под нос. Жюльен бледнеет и даже выражением лица становится похож на труп. Развернувшись, он бежит в комнату, наливает себе стакан и выпивает его одним глотком. Я вхожу, притворив за собой дверь. Он стоит ко мне спиной, опираясь о стол, и мне отсюда слышно, как тяжело он дышит. Он достает еще один стакан, наполняет оба и наконец оборачивается ко мне: теперь кожа у него пожелтела и почти что фосфоресцирует, он напоминает маленький скелет, какие продают на ярмарках. Он протягивает мне мой стакан, и мы садимся каждый в свое кресло — лицом к лицу. Он ставит на журнальный столик между нами бутылку ликера. Мы проглатываем содержимое стаканов, и он наливает снова.

— Клер нет дома, она вышла. Впрочем, так даже лучше: она опасалась, что это произойдет… и я счастлив, что это произошло не при ней… Только не подумай, что она отправилась на свидание с Анри (он пытается хихикнуть), нет-нет, никакого Анри не существует… Никогда не было никакого Анри, Анри — это Фигурек, опять Фигурек, всегда и везде Фигурек… Гениальное озарение Клер, моей дорогой Клер, у которой необычайный нюх, да-да, у женщин интуиция куда сильнее нашей… Когда она почуяла, что все идет наперекосяк, нет, не совсем верно, лучше было бы сказать: когда она почуяла, что все идет чересчур уж правильно, что у нас наступил застой, ей и пришло в голову, что возродить страсть можно именно таким образом — возбудив во мне ревность. Решила, что она заплатит какому-нибудь Анри, чтобы тот писал ей, и станет с ним кое-где показываться, ну а для дурной вести всегда гонец найдется, он-то все и закрутит… Ты оказался таким черным вестником по чистой случайности, прости, я дико сожалею… Но неплохо придумано, а? Любимая моя, как она умеет управлять мной! Обожаю ее…