Два билета в никогда - Виктория Платова

– С тех самых, как разочаровалась в своих сыновьях. Тряпки. Что у вас в яйцах, черт возьми? Силикон? Пенопласт?

– Не будь вульгарной, мама.

– Я имею право быть такой, какой хочу. Пока волоку всё на себе. Кому я это оставлю? Вашим бабам, которые готовы меня на части разорвать?

– Да ты сама порвешь кого угодно.

– Только поэтому мы еще держимся на плаву. – Ба сделала долгую паузу, а потом спросила: – Как Марик?

– Он… в порядке.

– Почему ты не забрал его на каникулы?

– У него были другие планы. Насчет каникул.

– Какие?

– Господи… Почему бы тебе самой не спросить у него? Ты ведь его бабушка.

– А ты – отец. Жаль, что ты редко вспоминаешь об этом.

– Не тебе меня судить.

– О чём это ты?

– Ты знаешь о чём. – Дядя Витя сделал упор на слово «знаешь».

– Та тема закрыта навсегда. – Ба сделала упор на слове «та». – Сейчас мы говорим о тебе. И о том, что ты пренебрегаешь родительскими обязанностями.

– Это не так.

– Это так. Что же с тобой сделала твоя сучка? Как ей удалось тебя приворожить? Я ведь хорошо знаю тебя, Виктор. По своей воле ты не мог вляпаться в такое дерьмо.

– Такое дерьмо, как любовь?

Ба откинула голову назад и захихикала.

– Оставь пафос для годового собрания акционеров, дружок.

– Ну, конечно. Откуда тебе знать про все это…

– Посмотри на себя, Виктор. Она из тебя все соки высосала. Лишила воли. Боюсь, что и ума тоже.

– Ты повторяешься.

– И еще тысячу раз повторюсь. Если бы ты существовал сам по себе, меня нисколько не волновало бы твое душевное состояние. В конце концов, ты взрослый мальчик. Но я не хочу, чтобы пострадало дело…

Ба на шаг приблизилась к окну и забарабанила по нему пальцами.

– Оно не пострадает.

– Теперь нет, – спокойно произнесла она. – Я приняла меры.

– Твоя предосторожность излишня. Во всяком случае в том, что касается… Изабо.

– Где она?

Так и не получив ответа, Ба продолжила:

– Я могла бы узнать сама. Средств и возможностей хватает. Но это было бы унизительно по отношению к тебе.

– Ты и так достаточно меня унизила, мама.

– Тебя унижает твоя шлюха. Не я.

От всего этого разговора веяло могильным холодом. И холод был так ощутим, что я тряслась, как осиновый лист, думая только о том, как бы не вывалиться на дорожку. Лица Ба и дяди Вити были неразличимы в сумерках, хорошо просматривались лишь их силуэты на фоне заснеженного окна.

Зомби, вот кто они такие!

Самые настоящие зомбаки, которые жаждут сожрать все самое лучшее, что есть в жизни. Не только у Анечко-деточко – вообще. Колечки, ветер, тысячи дорог… Но это им не по зубам.

Нет.

Нет-нет-нет.

– Оставь ее в покое, мама. Оставь нас в покое.

– И не подумаю.

– Не можешь простить ей, что она такая настоящая? Такая живая? Что она в тысячу раз лучше тех, кем ты себя окружила?

Ба снова захихикала. Странное дело, если в голосе у нее всегда слышится металл, то смех представляет собой полную противоположность. Он мягкий, складчатый и в то же время – неприятный, как кусок половой тряпки. Наверное, так Ба удобнее хлестать по лицу всех желающих.

– Ты уверен, что она – живая?

– В каком смысле?

Ответить Ба не успела. Чей-то голос вежливо и негромко окликнул ее:

– Белла Романовна?

– Фу ты черт! – Плечи Ба вздрогнули. – Я уже просила тебя, Карина. Не подкрадываться и не стоять у меня за спиной. Если ты не усвоишь этих элементарных вещей, нам придется расстаться.

– Простите.

– Что еще произошло?

– Звонил Печатников. Что-то срочное.

– Хорошо. Я поднимусь в кабинет.

Через секунду Ба как ветром сдуло. За ней, шаркая ногами, потянулся дядя Витя. А я еще некоторое время сидела в своем укрытии, ухватившись пальцами за стебель тростника. Интересно, куда подевались Ма с Папито? Почему не ищут свою лапочку-дочку?

– …Долго еще будешь прятаться?

Голос, раздавшийся где-то совсем близко, заставил меня вздрогнуть.

– Я знаю, что ты там. Вылезай.

Карина Габитовна сидела в том же кресле, в котором до того сидела Анечко-деточко. Включив миниатюрный, размером с половину авторучки фонарик, она посветила мне в лицо.

– Вам неясно было сказано? – щурясь от света и обмирая от собственной наглости, процедила я. – Будете подкрадываться – вылетите с работы.

– А чем занималась здесь ты?

– Не ваше дело, – огрызнулась я. – Чем бы не занималась – меня точно не уволят. Сами понимаете. Уберите свет.

Карина Габитовна недовольно хмыкнула, но фонарик все же отключила.

– Тебя искали родители, – примирительно сказала она.

– Да.

– Мне кажется, имеет смысл вернуться к ним.

– Сама решу, что делать.

Снежный свет, идущий от окна, падал на лицо робота-андроида, нисколько не смягчая его. Даже странно, что Карина Габитовна может двигаться бесшумно: с такими физическими данными она просто обязана издавать скрип и лязг при ходьбе.

Я все пялилась и пялилась на нее, пока в роботе-андроиде что-то не щелкнуло. Клянусь, я слышала этот щелчок! Он запустил в недрах Карины Габитовны неведомую мне реакцию, и ее губы раздвинулись в подобии улыбки:

– Я не враг, Аня.

– Я знаю. Вы – никто.

Ни один мускул не дрогнул на ее лице. А улыбка, кажется, стала еще шире.

– Нам пора. Или ты собираешься здесь ночевать?

– А если так – то что? Это мой дом.

– Боюсь, ты ошибаешься.

Секунду назад она еще сидела в кресле – и вот уже нависает надо мной, ухватив рукой за плечо. Хватка у Карины Габитовны железная.

Я и пискнуть не успела, как она уже подталкивала меня к выходу из сада. Сопротивляться этому было неразумно – черт его знает, что написано у робота-андроида в инструкции по эксплуатации? Вдруг он обязан аннигилировать объект при малейшем противодействии?