Тайна Зинаиды Серебряковой - Елена Арсеньева

— Это не портрет, — усмехнулся Леший, — это копия одной не слишком знаменитой картины начала века. Сходство героинь совершенно случайное, без всякого моего умысла, славянка сия древняя и наша общая знакомая и в самом деле похожи, как родные сестры. Я сделал копий двадцать, не меньше, прежде чем что-то путевое получилось.

«А где натурщица вам позировала? — хотел спросить Струмилин. — И неужели она тоже лежала на этом диване?»

Леший вдруг скривился, взял с куцего столика банку с водой и отпил из нее.

— Фу, какая гадость, — пробормотал он, кривясь, и Струмилину внезапно стало стыдно. Показалось, Леший прочитал его мысли!

— Эта картина продается? — спросил он с самым равнодушным видом.

Леший глотнул, прополоскал рот, выплюнул в раковину (в уголке мастерской была оборудована крошечная кухонька), поставил банку, аккуратно снял с дивана полиэтилен, свернул, стараясь не рассыпать на пол разноцветную пастельную пыль, сел и приглашающе похлопал рядом, глядя на Струмилина.

Тот покачал головой.

Не мог он сидеть на этом диване. Не мог!

— Как угодно, — пожал плечами Леший. — Нет, картина не продается. Тем более что картина-то тебе вовсе и не нужна. Тебе оригинал нужен, верно?

Струмилин беспомощно смотрел на него.

— Ни хрена у тебя не выйдет, — с беспощадной откровенностью брякнул Леший. И тут же, заметив бешеную вспышку в глазах своего странного гостя, выставил вперед ладони, как бы защищаясь: — Да погоди, погоди. Тут дело не во мне. Ничего такого, ты не подумай… Мы с Лидкой и в самом деле только приятели, причем не самые близкие. Я, честно, даже удивился, когда она именно меня попросила ее встретить сегодня. Хотя, с другой стороны, наверное, все правильно. Ведь я про ее странности больше всех знаю. Может, вообще один я…

— Какие странности? — спросил Струмилин, презирая себя.

— Ну, насчет мужиков, — простодушно ответил Леший — и вдруг снова скривился, словно жевал лимон, снова подскочил к столу и принялся шумно полоскать рот, сплевывая в ведро и между делом продолжая говорить: — Вернее, практически полного отсутствия таковых… тьфу, гадость! Лидочка женщина очень непростая, с закидонами, я бы сказал. Тьфу, что ж я такое съел? Извини, конечно, может, у тебя намерения серьезные, но я тебе ничего ответить не могу конкретно! Во-первых, не мужское это дело — сплетни, а во-вторых, я от Лидки в некотором роде завишу, в смысле финансов, и не буду… тьфу-у!.. не буду я рубить сук, на котором сижу. Захочет — она сама все расскажет, хотя мой тебе совет — плюнь ты на это дело. Тьфу-у!..

— Что это с вами? — угрюмо спросил Струмилин. Клятва Гиппократа иногда начинала действовать против всякой его воли и желания, а Леший выглядел очень плохо, даже позеленел.

— Ой, не знаю… — Художник отер со лба холодный пот. — Траванулся маленько, что ли? Хотя чем? Я и не жрал еще ничего сегодня, только у Лидки компотику попил, да и то чуть, уж больно он был приторный. Да не сверкай ты на меня глазищами! — снова отмахнулся Леший от Струмилина. — Конечно, я с вокзала отвез барышню к ней домой. Еще слава богу, ключи она не посеяла, лежали в сумочке. Там в кухне все было заставлено консервированным абрикосовым компотом, Лидка его в июле наварила и в банки закатала. Я одну банку открыл, попил, да как-то не впрок. Сначала косточкой чуть не подавился, теперь вот с души воротит…

— Как косточкой подавился? — нахмурился Струмилин. — Консервированный абрикосовый компот с косточками?! Но ведь это может быть очень опасно. Наверное, вы отравились. Сколько выпили?

— А, чепуха, два глотка, — отмахнулся Леший. — Сейчас хряпну активированного угольку, и все пройдет.

— Ну, если два глотка, — в сомнении сказал Струмилин. — Вообще-то надо бы желудок промыть. — И вдруг его словно в голову ударило: — А Лида? Лида тоже пила этот компот?!

— Почем я знаю? — пожал плечами Леший. — Я потом сразу уехал. Во-первых, с заказчиком надо было встретиться, насчет одной халтуры, потом вот со Светиком договорились.

И тут до него тоже дошло:

— А вы думаете, этими абрикосами и вправду можно насмерть травануться?!

— Ну, если съесть, к примеру, трехлитровую банку… — пробормотал Струмилин. — В этих косточках находится амигдалин — ядовитое вещество, подобное синильной кислоте. При неправильном приготовлении он накапливается в компоте, и…

— Мать честная! — Леший всплеснул руками. — Конечно, трехлитровой банки абрикосов даже мне не осилить зараз, я буквально два глотка сделал. Но Лидка-то какая дура! Я ж говорю, у нее этого абрикосового компота — залейся. И весь с косточками. Ее ж надо предупредить! Сейчас позвоню.

Он выхватил телефон, набрал номер, и даже до Струмилина долетел электронный голос:

— Телефон абонента выключен или временно недоступен.

— Поехали. — Струмилин решительно шагнул к двери. — Внизу машина.

Леший двинул было за ним, да спохватился:

— Черт, у меня ж девка раскрашенная по коридору бродит! — Глаза его ехидно блеснули. — К тому же тебе, наверное, приятно будет спасти Лидочку собственноручно? Поезжай. Номер дома я не помню, а визуально скажу: Ковалиха, хрущоба через дорогу от баньки, слева. Квартира сорок. Кстати, насчет собственноручно… Ты грабари, как мы, художники, выражаемся, особенно не протягивай. Предупреждаю по-дружески: ничего не отломится, только зря страдать будешь. Понял?

— Нет, — сказал Струмилин и вышел.

В дверь тотчас прошмыгнула разноцветная девушка, демонстративно колотя зубами: в коридоре было сыро и стыло.

Струмилин сбежал по лестнице, вскочил в машину:

— Был вызов?

— Нет, тишина, — не отрываясь от «Фейсбука», пробурчал Витек.

Струмилин оглянулся: Валюха примостилась на носилках и крепко спала. Команда на месте.

— Поехали быстро! — скомандовал Струмилин. — Ковалиха, хрущевка возле бани. Знаешь?

— Ну, — кивнул Витек. — А там чего?

— Пищевое отравление, — буркнул Струмилин и включил сирену. — Да поехали, сказал!

Из дневника З.С., Харьков, 1920 год

Париж был потрясающим, особенно я это ощутила, когда Борис приехал: занятия у путейцев закончились раньше, чем мы ждали. И по театрам мы ходили, и в Опера́, и в Лувр — вот где богатство! — и на Ипподром — это вроде цирка и зоологического сада, — но главное — на карнавал Масленичный. Это у французов называется mardi-gras, жирный вторник.

Сначала карнавал на Бульварах особого впечатления не произвел, ряженых было не очень много, а костюмы какие-то доморощенные: вывороченные пальто, одеяла, в которые люди заворачивались, мужчины в женском платье и наоборот… Но потом разошлось! Всевозможные колесницы, крокодилы, Дон Кихот, мельницы к нему, повара с котлами, «царицы рынка» в кисейных платьях, с короткими рукавами, в белых перчатках, несмотря на мороз…