Екатерина Медичи. Итальянская волчица на французском троне - Леони Фрида

Почти за год до коронации Екатерины во Францию в поисках убежища прибыла очень важная юная особа. В августе 1548 года, во время краткой поездки Генриха в Италию, пятилетняя Мария, королева Шотландская, покинула свое объятое бедами королевство. Девочка приехала во Францию по приглашению Генриха, следовавшего настоятельным увещеваниям дядюшек-Гизов. Их сестра, вдовая королева-мать Шотландии, Мария де Гиз, находилась в настоящей осаде, поэтому и отослала дочь подальше от английских захватчиков, ко французскому двору.

С момента своего рождения Мария стала объектом планируемого брачного союза с сыном Генриха VIII, королем Эдуардом VI Английским. Но французы вовсе не хотели объединения Англии с Шотландией, а шотландцы всегда боялись того, что они называли «английскими медвежьими объятиями». Вместо этого решено было выдать венценосное дитя замуж за старшего сына Генриха и Екатерины, дофина Франциска. Генрих дал согласие вырастить Марию при французском дворе и, если надо, побороться за ее наследство. Этот проект никому не пришелся по душе; в особенности Диане и коннетаблю, которые опасались усиления престижа Гизов, если Мария будет жить при дворе. Французские противники этого брака, однако, помалкивали, и Генрих послал кузена Екатерины, Леоне Строцци, с пятнадцатью галерами оказать вооруженную помощь Шотландии. Строцци захватил замок Св. Андрея, где среди пленников оказался пламенный шотландский протестант Джон Нокс. Он, в числе других, был сослан на галеры, что впоследствии лишь усилило ненависть Нокса к Екатерине Медичи.

В сентябре 1547 года жизнь юной Марии Шотландской и ее матери действительно находилась в опасности, ибо королевство без преувеличения «пришло в полный упадок и лежало в руинах». Генрих, опасавшийся получить удар в самом начале правления, стал настойчиво искать возможности вывоза Марии во Францию. Если верить словам Нокса, Мария была таким образом «продана дьяволу» и отослана во Францию «с той целью, чтобы с юности она напилась этой отравы, действие которой пагубно скажется на всей ее жизни, а миру принесет беды, сравнимые с моровым поветрием».

Формальности были соблюдены, и наконец 13 августа 1548 года Мария прибыла в бухту Роскофф в Бретани, сумев ускользнуть от преследования английских кораблей и пережив ужасный шторм. Кроме четверых юных спутниц-тезок, прозванных «четыре Марии»[34], с маленькой королевой прибыла и ее гувернантка, Дженет Флеминг, внебрачная дочь короля Якова IV Шотландского. Леди Флеминг была весьма привлекательной вдовой лет тридцати с лишним, белокурой, с безупречно белоснежной кожей. В то время как французы с наслаждением расписывали внешность маленькой королевы и ее манеры, всех остальных из ее свиты (исключая леди Флеминг) они нашли совершеннейшими варварами — грязными и дурно пахнущими. Шотландцы, явно не привыкшие к рафинированности Франции эпохи Ренессанса, никак не вписывались в общую картину и с недоверием смотрели на поднятую вокруг них суету и условности придворного этикета. Словно ожидая в любой момент засады или нападения, мужчины держали руки на рукоятях мечей. Впрочем, большинство из сопровождавших Марию лиц недолго оставались на французской земле. Ее бабка, Антуанетта Гиз, обрадованная встречей с внучкой, решила затем, что должна стереть все воспоминания о первобытном маленьком королевстве из сознания девочки, чтобы юная принцесса поскорее привыкла к новой стране. После развлекательного путешествия по северу Франции, в середине октября 1548 года Мария прибыла в Сен-Жермен и присоединилась к своим венценосным «братьям и сестрам».

Когда Генрих впервые увидел маленькую королеву шотландцев, он провозгласил ее «самым чудесным ребенком на свете», и с той поры Мария могла наслаждаться роскошью и благами, которыми окружали всех королевских детей без ограничений. Екатерина и Генрих по меркам того времени были заботливыми родителями. Не только Екатерина проводила целые часы за написанием писем гувернеру детей с подробными указаниями и расспросами о новостях, но и Генрих не отставал от жены. Кроме того, и Диана непрерывно посылала целый поток инструкций г-ну д'Юмьеру, который, должно быть, нервно вздрагивал всякий раз, завидев очередного королевского гонца с тяжелой сумкой писем. Вот типичный образец тройных инструкций от Екатерины, Генриха и Дианы, последовавших спустя девять месяцев после рождения Карла-Максимилиана. Екатерина писала 15 мая 1551 года г-же д'Юмьер по поводу кормилицы сына: «…ее молоко, кажется, недостаточно хорошо». Через пять дней Диана написала о той же кормилице: «Я слышала, что ее молоко нехорошо, от этого молока младенец становится беспокойным». Еще спустя три дня уже Генрих начертал собственной рукой: «Вы должны удостовериться, что эта женщина вскормила более чем одного ребенка, дабы мы могли знать, что ее молоко хорошего качества».

Хотя Екатерина убедительно продемонстрировала свою способность к деторождению, никто, кроме дочери Маргариты, прозванной в последствии «королевой Марго», не унаследовал ее крепкого здоровья. Дофин был больным с самого рождения, а две девочки, Елизавета и Клод, постоянно страдали детскими хворями. Король и королева боялись чумы и других инфекционных заболеваний, и детей часто перевозили подальше, как только случались вспышки болезней, учащавшиеся в летние месяцы. Например, в 1546 году Екатерина решила увезти детей в «павильон у воды, где им будет лучше». После того как дофин переболел ветрянкой и ни как не мог оправиться до конца, король приказал д'Юмьеру: «Не спускайте с него глаз, давайте ему все, что нужно, и постоянно информируйте меня о здоровье моей дочери». Екатерина любила получать портреты детей, постоянно заказывая все новые и новые. «Мне бы хотелось, — пишет она д'Юмьеру, — чтобы написали портреты всех детей… и прислали безотлагательно, как только они будут закончены».

Мария не могла бы пожелать для себя более гостеприимного приема. Она наслаждалась не только добротой короля и королевы, которые приняли ее как родную, но и ревностной защитой семейства Гизов. А как же иначе — ведь этой девочке суждено принести их дому славное будущее, став однажды королевой Франции. Мария любила, в частности, общаться с Франсуа, герцогом д'Омалем, и его братом Шарлем, который вскоре стал кардиналом Лотарингским. Ее бабка Антуанетта старалась развивать Марию и вскоре получила утешительные новости — девочка, не говорившая по-французски в момент прибытия в Роскофф, теперь отлично освоила этот язык. Придворные находили родной язык Марии не более чем ужасным бормотанием и отказывались поверить, будто такие отвратительные звуки мог издавать столь хорошенький ротик. Мария не забыла родной язык полностью, но на всю оставшуюся жизнь французский язык и обычаи ее новой родины стали для нее излюбленными.

Касательно вопроса о рангах Генрих писал следующие инструкции: «Отвечая на ваш вопрос, какой ранг я считаю желательным для моей дочери, королевы шотландцев… заявляю: ей следует отдавать предпочтение перед моими дочерьми. Ибо брак между ней и моим сыном — дело решенное. Кроме того, она сама — уже коронованная королева. И, таким образом, я желаю, чтобы ее почитали и служили ей». Диана писала от лица Генриха тому же д'Юмьеру: «Известный вам Господин желает, дабы мадам Изабель [Елизавета] и королева Шотландии держались вместе; где бы вы ни находились, изыскивайте для них лучшие покои… ибо, согласно желанию известного вам Господина, они должны лучше узнать друг друга». Мария присутствовала на свадьбе своего дядюшки Франсуа с Анной д'Эсте в начале декабря 1548 года, и Генрих с удовольствием рассказывал в письме Марии де Гиз, как трехлетний дофин и его нареченная пяти лет от роду танцевали вместе на свадебном пиру. Генрих часто писал Марии, «поддерживая связь с нашим маленьким хозяйством… так, чтобы вы могли испытать хотя бы отчасти то удовольствие, какое я получаю постоянно». Его письма, полные трогательных деталей, напоминают скорее о сентиментальном викторианском отце семейства, нежели о короле эпохи Ренессанса.