Последний полицейский - Бен Уинтерс

– В новостях говорили, пакистанцы хотят его взорвать, – замечает Андреас.

Я пытаюсь вспомнить, какая из песен U2 подходит к концу света. Отворачиваюсь от подростков, разглядываю улицу.

– Правда. Утверждают, что все рассчитали. Что у них получится. А мы говорим, что не позволим.

– Да ну?

– Была пресс-конференция. Госсекретарь, министр обороны, еще кто-то. Говорили, если они попытаются выпустить ядерный заряд, мы разбомбим их. Почему мы так?

– Не знаю.

Внутри у меня пусто. Мне холодно. Андреас утомителен.

– Безумие какое-то.

У меня болят глаз и щека. Выйдя от Литтлджонов, я позвонил Дотсету, который снисходительно принял мои извинения за потраченное время, неуместно пошутил, что не помнит ни меня, ни о каком деле я веду речь.

Андреас еще что-то говорит, но справа от нас, там, где Феникс-стрит взлетает на гребень и начинает спуск к Мэйн-стрит, поднимается шум. Громкие самоуверенные гудки городского автобуса, в облаке пара несущегося по улице. Ребята орут, машут ему руками, а мы с детективом Андреасом переглядываемся. Городской автобусный парк сильно сокращен, да по Феникс-стрит никогда и не было ночного маршрута.

Автобус приближается, дребезжит, вылетает двумя колесами на тротуар, и я выхожу вперед, достаю служебный пистолет, навожу его на ветровое стекло. Все как во сне: темнота, огромный городской автобус со светящейся надписью «В ПАРК» несется на нас с холма, словно корабль-призрак. Он уже так близко, что я различаю водителя – чуть старше двадцати, европейской наружности, в бейсболке козырьком назад, с усиками торчком, глаза круглые от ужаса и восторга. Рядом приятель – черный, такой же молодой, тоже в бейсболке, высовывается из водительской дверцы и вопит: «Йа-хуу!» У каждого была заветная мечта, вот и эти ребята всегда мечтали погонять на городском автобусе.

Подростки на мостовой умирают от смеха, улюлюкают. Андреас уставился на автобусные фары, а я стою с пистолетом в руке и гадаю, что делать. Может быть, ничего, пусть проезжают?

– Ну что ж, – говорит Андреас.

– Что «ну что ж»?

Поздно. Он изворачивается всем телом, отшвыривает недокуренную сигарету в сторону и бросается под автобус.

Я только и успеваю выкрикнуть: «Нет!» Один холодный горький слог. Он высчитал время, примерился так, чтобы векторы автобуса и человека, движущихся в пространстве с разной скоростью, пересеклись. Бум!

Автобус со скрежетом тормозит, и время замирает стоп-кадром. Девочка в бальном платье прячет лицо на плече парня-гота. Я с разинутым ртом целюсь в бок автобусу, автобус занесло кормой на мостовую, из бара валит толпа, меня окружают, что-то говорят, орут. Угонщик и его дружок спускаются из кабины и, остановившись в нескольких шагах, разглядывают изломанное тело Андреаса.

Детектив Калверсон оказывается рядом со мной. Твердо взяв меня за запястье, он заставляет опустить руку с оружием. Макгалли расталкивает зевак, кричит «Коп!» и размахивает значком. В другой руке у него пиво, в зубах сигара. Он опускается на колени посреди Феникс-стрит, прикладывает пальцы к сонной артерии Андреаса. Мы с Калверсоном стоим посреди пораженной ужасом толпы, из наших ртов вырываются облачка дыхания, а у Андреаса голова вывернута не в ту сторону, шея перекручена. Он мертв.

– Ну, Пэлас, что думаешь? – Макгалли поднимается на ноги и оборачивается ко мне: – Самоубийство или убийство?

Вторник, 27 марта

Прямое восхождение 19 11 43.2

Склонение –34 36 47

Элонгация 83.0

Дельта 3.023 а. е.

– Боже всемогущий, Генри Пэлас! Что с тобой?!

Не слишком приятно услышать подобное от бывшей возлюбленной, с которой шесть лет не виделись, и я не сразу вспоминаю, как выгляжу: лицо, глаз… Я поднимаю руку, поправляю марлевую повязку, разглаживаю усы, ощущаю щетину на подбородке.

– Выдалась пара трудных дней, – говорю я.

– Печально.

Сейчас утро, половина седьмого. Андреас мертв, Зелл мертв, Туссен мертв, а я стою у входа на Кембриджский мост через реку Чарльз и болтаю с Элисон Кечнер. Погода на удивление приятная, наверно, больше пятидесяти градусов, как будто, переехав границу штата, я попал в Южное полушарие. Все это – ласковый весенний ветерок, отблески утреннего солнца на мосту, нежная рябь на воде – было бы приятно в другом мире, в другое время. Но стоит мне закрыть глаза, как я вижу смерть: смятого капотом автобуса Андреаса, отброшенного пулей к стене Туссена, Питера Зелла в туалете.

– Здорово, что встретились, Элисон.

– Еще бы!

– Я не шучу.

– Давай не будем об этом.

Памятная мне буйная копна рыжих волос подрезана по-взрослому и собрана в узел маленькими эффективными зажимами. На ней серые брюки и серый блейзер с золотой булавочкой на лацкане. Она в самом деле потрясающе выглядит.

– Так что, – интересуется Элисон, доставая из внутреннего кармана пиджака тонкий белый конверт, – он твой друг? Этот мистер Скив?

– Не мой друг, – тотчас поправляю я, подняв палец: – Он муж Нико.

Она поднимает бровь:

– Нико – в смысле твоей сестры?

– Астероид, – развожу руками я.

Больше пояснений не требуется. Мгновенные браки, взрывные разводы. Невообразимый бум. Элисон, кивнув, говорит только «Ого!». Она знала Нико, когда той было двенадцать, но за сестрой и тогда не замечалось склонности к семейной жизни. Курила украдкой, таскала пиво из холодильника в дедовом гараже, постоянно меняла кошмарные стрижки и никого не слушалась.

– Ну что ж. Значит, твой зять. Этот Скив – террорист.

– Какой он террорист? – смеюсь я. – Он придурок.

– Ты не представляешь, как сильно перекрываются сектора этих двух категорий на диаграмме Венна.

Я вздыхаю и пристраиваюсь бедром на ржавое зеленое ограждение моста. Мимо проскакивает гоночная лодка, команда кряхтит, налегая на весла. Мне по душе эти ребята, вставшие в шесть утра, чтобы не отступать от программы тренировок. Эти ребята мне нравятся.

– Что ты скажешь, – продолжает Элисон, – услышав, что правительство Соединенных Штатов, давно предвидевшее катастрофы подобного рода, подготовило план спасения? Тайно соорудило убежище, недоступное разрушительному воздействию астероида, где лучшие и самые яркие представители человечества смогут переждать катастрофу и обеспечить восстановление человеческого рода.

Я подношу ладонь к лицу, аккуратно потираю щеку, которая только теперь начинает болеть. Онемение прошло.

– Скажу, что это бред. Голливудские байки.

– И будешь прав. Но не все так проницательны, как ты.