Z: Квази. Кайнозой - Сергей Лукьяненко

– А доступнее?

Марина Абрамовна казалась очень смущённой.

– Это зона эмоциональной оценки морали. Сочувствие, сострадание, сопереживание… совесть.

– Эмпатийность, в общем, – блеснул и я умным словом.

Наверное, я употребил его не совсем верно, потому что врач поморщилась.

– Ну… можно сказать и так.

– Но кваzи же нельзя назвать бесчувственными или лишёнными сострадания, – сказал я.

– Нет-нет, конечно! – быстро сказала Марина Абрамовна. – Но они… как бы вам сказать… они рассудочно моральны. Вот представьте себе, к примеру, что тонет корабль. И вы можете спасти либо пять человек, либо одного. Ваше решение?

– Глупый вопрос, – сказал я. – Пятерых, конечно.

– Хорошо. А вот та же самая ситуация, но шестой человек тоже лезет в шлюпку. У вас пистолет. Если вы не застрелите шестого – то шлюпка потонет. Ваши действия?

– Останусь сам, – выкрутился я.

Марина Абрамовна улыбнулась:

– Допустим, это невозможно. Тогда погибнут все, только вы можете управлять шлюпкой. Что вы сделаете?

– Не знаю, – сказал я.

– Но ведь ничего не изменилось. Вы и так убивали человека, оставляя его на корабле, и спасали пятерых.

– Это другое, – сказал я.

– Для нас – нет, – произнёс с кушетки Михаил. – Для любого кваzи ситуация однозначна.

– Все дело в вентромедиальной префронтальной коре. – Марина Абрамовна оживилась, перейдя на любимую тему. – Это словно эмоциональный контроль над логикой. Обычная логика тоже требует от человека помогать другим людям, но логика не видит разницы между «бросил умирать» и «убил». Тут работает то, что Фрейд называл «супер-эго».

– То есть кваzи могут стать… людьми? – поразился я. – Ну то есть мёртвые-то они останутся мёртвые, но будут человечными?

– Это временно, – сказал Михаил со вздохом. – Это на четверть часа. И эффект слабеет от раза к разу, в итоге сходя на нет…

Он перевёл взгляд на меня – и я вздрогнул. Взгляд был живым. Будто в нём включилось что-то, заработало, проснулось.

– Ты, наверное, задаёшься вопросом, зачем мы ходим в такие вот центры… Да для того же, что и в церковь. Чтобы почувствовать себя живыми. Чтобы ощутить что-то, стоящее выше нашего разума. Это как голод. Тот голод, что мы ощущаем, когда восстали. Только тот голод проходит, а этот – нет…

Кваzи замолчал.

– Вы же ничего не помните после возвышения… – пробормотал я.

– Голод помнят все. Только о нём не говорят. – Михаил перевёл взгляд на Марину Абрамовну. Та отступила на шаг. – Женщина-кваzи. Молодая. Могла называть себя Викторией. Могла притворяться мужчиной, но это вряд ли, вблизи вы бы поняли.

Он достал из кармана старенький мобильник и показал врачу фотографию Виктории.

– Вчера. Короткая стрижка, ярко-рыжие волосы. Назвалась Марией Незваной, – чётко, почти по-военному отрапортовала доктор. – У нас была первый раз.

– Вы были на её сеансе?

– Нет, это не обязательно.

– Запись вели? Аудио, видео?

– Ну что вы! – Марина Абрамовна явно обиделась. – У нас с этикой очень строго…

– Хоть что-то она говорила? – с надеждой спросил Михаил.

Мария Абрамовна всплеснула руками.

– Да как все! Как все, ничего особенного! Что перед ней серьёзные проблемы, что ситуация заставляет её предавать своих, что она хотела бы попробовать взглянуть на проблему с нашей… с человеческой точки зрения… Я понимаю, это немного наивный взгляд, но очень часто ваши приходят именно за этим…

– Она сказала «предавать своих»? – уточнил Михаил. – Вы уверены?

Мария Абрамовна кивнула.

– Тогда подождите снаружи, – сказал Михаил. – Подготовьте копию её анкеты. А я хочу остаться с товарищем.

Директор центра с неожиданным проворством выпорхнула из кабинета.

– Ты что-то понял о Виктории? – с сомнением спросил я.

– Возможно, – сказал Михаил, глядя на меня. – Надо ещё разобраться. Но для этого мне не нужно было колоться самому. Я хотел посмотреть на другую проблему с иной, с человеческой стороны.

– Какую проблему?

– Проблему Найда.

– Ты опять за своё, – вздохнул я. – Нет никакой проблемы.

– Она есть. Вероятность того, что он твой сын, очень велика. Ты уклоняешься от однозначного ответа, значит, не знаешь точно, погиб он или нет. У тебя нет другой семьи. Ты до сих пор страдаешь от потери жены и сына. Я не могу логически понять, почему ты отказываешься от генетического анализа. Поэтому я сделал то, что зарёкся когда-либо делать, – инъекцию хлористого калия.

– Решил посмотреть на проблему с человеческой точки зрения, – кивнул я. – Понятно. Хорошо, я тебе всё объясню.

– Я слушаю, Денис. – Михаил с надеждой посмотрел на меня.

– Во-первых, я боюсь надеяться на чудо, – сказал я. – Выяснится, что ты ошибся, и будет ещё хуже.

– Не в твоём характере, – сказал Михаил. – Если бы ты сказал это раньше, я бы поверил. Но сейчас… сейчас я немного лучше понимаю тебя. Человек всегда надеется на чудо. Человек чудом живёт, потому что ни для чего другого жить не имеет смысла.

– Да, ты прав, – подтвердил я. – Меня бы это не удержало. Поэтому – во-вторых. Как ни странно, но я с тобой подружился, старый мертвяк. Ты славный напарник и хороший друг. Ты воспитывал этого мальчика как родного сына. И если вдруг окажется, что я – его отец, то это никому не нужный шок. Понимаешь? Я, тьфу-тьфу, импотенцией не страдаю. Будут у меня дети. А это – твой ребёнок.

– Спасибо, – сказал Михаил. – Если бы мои слёзные железы функционировали как человеческие, я бы сейчас прослезился от умиления. Только знаешь что?

– Что?

– Хорош трендеть, – сказал кваzи. – Никакой я тебе не друг, и даже будь лучшим другом – ты бы проверил, кто тебе Найд. Пусть даже не для того, чтобы забрать себе. Просто чтобы знать. Не ври мне больше, тупой живой полицай!

– Ладно, – сказал я. – Сейчас.

Я подошёл к шкафчику, открыл его.

Мне повезло – среди стоящей там ерунды нашлась стойка с герметически закрывающимися пробирками и рулончик стерильной ваты. Уж не знаю, для чего они там стояли. Скорее всего, просто для антуража.

Я открыл одну пробирку. Клочком ваты потёр себе нёбо и бросил его в пробирку. Потом смачно харкнул туда же. Закрыл пробирку и протянул Михаилу со словами:

– Тьфу на тебя.

Михаил помолчал. Потом, не вставая с кушетки, взял пробирку из моих рук и кивнул.

– Спасибо, Денис. Я очень рад, что ты всё-таки согласился.

– Анализ покажет, что Найд не является моим сыном, – сказал я. – Так что лучше купи мне бутылку вискаря в качестве компенсации за назойливость.