История папства - Джон Джулиус Норвич

Учитывая, что Гильдебранд продолжал играть роль eminence grise[103], едва ли было неожиданностью, что союз папства с норманнами оставался прочным. В 1063 году папа Александр отправил знамя Роберту Гвискару и его брату Рожеру, сражавшемуся с сарацинами на Сицилии; а три года спустя он послал еще одно Вильгельму, герцогу Нормандскому, который сражался под ним в битве при Гастингсе. Он сделал максимум возможного для улаживания конфликта с Византией, отправив делегацию во главе с Петром из Ананьи в Константинополь. Но страсти на берегах Босфора раскалились слишком сильно, и после захвата Бари норманнами во главе с Робертом Гвискаром в 1071 году, что означало падение последнего бастиона византийского владычества в Южной Италии, шансы на урегулирование спорных вопросов стали еще меньше. Однако даже теперь отношения были во многом лучше, нежели со Священной Римской империей.

Генрих IV взошел на германский престол в 1056 году вскоре после того, как ему исполнилось шесть лет. Ничего особенно примечательного в начале своего правления он не сделал. Его мать, императрица Агнесса, ставшая регентшей, была совершенно не в состоянии контролировать его, а после того как прошло его буйное отрочество и вызывавшая дурные толки юность и он в шестнадцать лет взял власть, он уже пользовался репутацией порочного и распутного человека, от которого ничего хорошего ожидать не приходится. Эту репутацию Генрих начал по крайней мере как-то дезавуировать, однако в течение всей своей несчастливой жизни он оставался человеком необузданным, вспыльчивым и весьма деспотичным. По мере взросления король все более негодовал по поводу того, что он считал проявлением растущего высокомерия со стороны римской церкви, и, в частности, тех реформистских мер, с помощью которых она стремилась полностью освободиться от контроля империи. Очевидно, решающая схватка между церковью и империей была неизбежна. Долго ждать не пришлось.

Местом действия стал Милан. Нигде в Италии стремление клириков к независимости от диктата Рима не было столь сильно, как в этой старой северной столице. Здесь особая традиция богослужения ревниво сохранялась со времен святого Амвросия, то есть семь столетий. Нигде новым римским реформам, особенно тем, что касались симонии и целомудрия священнослужителей, не сопротивлялись столь упорно. С другой стороны, власть в городе находилась в руках левой группировки, известной под названием патаренов, которые отчасти в силу искреннего религиозного чувства, отчасти от ненависти к богатству и привилегиям, коими столь долгое время пользовалась церковь, стали фанатичными сторонниками реформы. Такое положение было взрывоопасным и без вмешательства со стороны империи. Однако в конце 1072 года во время спора по поводу пустовавшего места миланского архиепископа Генрих еще более усугубил ситуацию, официально назначив по собственному выбору кандидата из числа аристократов и противников реформ, хотя прекрасно знал, что папа Александр уже одобрил избрание патарена, осуществленное по каноническим правилам.

Вражда между двумя партиями привела к пожару в Миланском соборе. Страсти с обеих сторон накалились до предела, и когда в апреле 1073 года умер папа Александр, его преемнику лишь оставалось продолжать борьбу. Не могло идти и речи о том, что им станет кто-то кроме Гильдебранда. Архидиакон Гильдебранд уже в течение примерно двадцати лет, по сути, заправлял делами в курии, в то время как многие занимали высшее положение лишь по имени. Когда, согласно тщательно разработанному плану, толпа во время заупокойной службы по Александру внесла его в церковь Сан-Пьетро-инвинколи (Святого Петра в веригах) и там торжественно провозгласила его папой, это было вряд ли чем-то большим, нежели признанием существующего положения дел. Последовавшее затем избрание по каноническим правилам представляло собой чистую формальность. Его поспешно рукоположили — желательная процедура для папы, который на ранних этапах своей карьеры, судя по всему, ее не прошел, — и затем немедленно интронизировали в качестве верховного понтифика под именем Григория VII (1073-1085).

Если говорить о трех великих папах XI столетия — Льве IX, Григории VII и Урбане II (с которым мы еще не сталкивались), то Григорий был наименее привлекательным и наиболее примечательным из них. Если двое других принадлежали к числу аристократов, обладавших всем тем, что могло дать знатное происхождение и первоклассное образование, то он был безобразным, не располагавшим к себе сыном тосканского крестьянина, ломбардцем по происхождению, чей уровень познаний и общей культуры стоял много ниже, чем у ведущих деятелей церкви. Каждое слово и жест выдавали его низкое происхождение[104]. Лев и Урбан считали, что сан папы полагается им почти как нечто само собой разумеющееся, он же добился его только после долгой и упорной службы в курии (хотя и приобретая все большее влияние) и только благодаря своим огромным способностям и силе воли. Они были высокого роста и видной внешности; он — низенький и смуглый, с выступающим брюхом и голосом столь слабым, что его римские коллеги, даже делая скидку на непростой провинциальный выговор Гильдебранда, часто затруднялись понять, что он говорит. Он не обладал ни всеми признанной праведностью Льва, ни политическим инстинктом и дипломатическим тактом Урбана. Он не был ни ученым, ни теологом. И все же в его характере чувствовалось нечто настолько необоримое, что он почти всегда, автоматически и без особых усилий добивался безраздельного господства во всякой группе, в которой оказывался. Петр Дамиан не назвал бы его «святым сатаной», не будь к тому оснований.

Сила Григория заключалась прежде всего в исключительности его цели. Всю свою жизнь им владела всепоглощающая идея: переход всего христианского мира из-под власти двух императоров под власть римской церкви. Церковь могла бы возводить их на престол и низвергать; она также могла бы освобождать подданных от верности правителям. Однако точно так же, как церковь должна быть главной на земле, так же папа должен быть главным лицом в церкви. Он — судья для всех людей, ответственный лишь перед Богом; его слово не просто закон, но Божественный закон. Следовательно, неповиновение ему сродни смертному греху. Все это и многое другое излагалось в двадцати семи пунктах, известных как «Dictatus Papae» и опубликованных в 1075 году. Среди прочего в них утверждалось, что все папы по определению святые, унаследовавшие святость от святого Петpa, — теория эта, очевидно, весьма удивила старших современников Григория. Никогда прежде концепция церковной автократии не заходила так далеко; никогда прежде она не формулировалась в столь решительных выражениях. И этот экстремизм не мог не продемонстрировать свою крайнюю разрушительность. Столкнувшись со столь серьезными противниками, как Генрих IV и Роберт Гвискар, такими же решительными, как и он сам, но намного более гибкими, Григорий должен был понять, что те издержки, которые влек за собой его упорный отказ от компромисса, даже если он не затрагивал основополагающих принципов, могли привести лишь к поражению.