Вспомнить будущее - Анна и Сергей Литвиновы
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Послушай. Да, я прогуляла школу. Но это еще не преступление.
– Отвечай, – еще более повысила голос бабка. – Зачем-ты-ездила-в-Кусково?
– Хотела сходить в музей, – пожала плечами я. И потребовала: – А ты выяснила у ментов, в чем дело-то? Почему они ко мне прицепились?
– А ты не поняла? – проницательно взглянула на меня старуха.
– Сама голову ломаю! – совершенно искренне возмутилась я.
– Они упоминали про наркотики. Сегодня в Кусково планировалась то ли их продажа, то ли передача большой партии, я не вникала.
– Ну, это ко мне уж точно никакого отношения не имеет. – Я вздохнула с облегчением. – Я просто случайно оказалась не в том месте.
– Неужели?
И бабка, медленно, зловеще извлекла из кармана кольцо с бриллиантом. То самое. Потрясла драгоценностью перед моим носом:
– А какое отношение к тебе имеет это?
– Как ты смеешь рыться в моих вещах?! – взорвалась я.
– А как ты смеешь меня обманывать? Я ходила в школу. Классная руководительница показала мне записку, которую якобы написала я. Во что ты вляпалась, Мария?!
– Ни во что я не вляпалась! – Злость во мне нарастала, крепла, заполняла все мое существо. – Я просто нашла это кольцо, понимаешь, нашла! И деньги – тоже нашла! А ты… ты! Ты живешь в своем мире и даже не видишь, как мне плохо!!!
Бабка отступила на шаг. Схватилась за сердце. Прошептала:
– Опять…
Я поняла. Ухмыльнулась:
– Опять разболелась головушка? И хорошо, и замечательно. Давление можешь не мерить, я и так вижу: сто восемьдесят на сто, не меньше. А еще раз на меня квакнешь – вообще кондратий хватит. Ненавижу тебя!
Бабушка молчала. Лицо ее заливала молочно-синяя бледность.
«Умрет – и хрен с ней», – безжалостно подумала я.
Вслух, впрочем, произнесла примирительно:
– Бабуль. Не бросайся на меня – самой хуже будет. Во много раз хуже, чем раньше. А про кольцо, деньги – хочешь верь, хочешь нет. Я действительно их просто нашла. И потрачу все – до копейки! – чтоб лицо в порядок привести. Клинику я уже присмотрела. А ты, если согласия на операцию не дашь, пеняй на себя. Я тебя раньше еще щадила. Больше не буду. Умрешь в мучениях.
– Маша… – Бабка глядела на меня со страхом. – Как ты можешь?!
– У меня, бабуль, другого выхода нет, – усмехнулась я.
Ушла в свою комнату, хлопнула дверью. Первым делом почесала за ухом игрушечного зайца, подмигнула ему:
– Не того я, конечно, ждала. Но все равно – спасибо!
В течение недели мы продали кольцо и сразу, как получили деньги, поехали в клинику пластической хирургии. Я взяла направления на анализы, а старуха подписала согласие на мою операцию.
Врачи предупредили сразу: такой, как раньше, я не стану никогда. «Прежнее ваше лицо вернуть невозможно», – сказали они. Будь я постарше, помудрее – притормозила бы. Задумалась. Съездила бы на консультацию за границу – теперь это стало возможным. Или хотя бы обошла максимально возможное количество клиник в Москве.
Но мне было только четырнадцать лет. Голову кружили недавние успехи: я смогла сама оплатить операцию! Я полностью подчинила себе неуступчивую бабулю! И еще, кто бы знал, насколько я устала за минувший год от своего уродства.
И снова была больница, операционная, наркоз, палата. Снова я с трепетом ждала, когда можно будет взглянуть на себя в зеркало. Наконец вожделенный миг наступил.
– Об окончательном результате судить рано, – в один голос наставляли врачи. – Рубцы еще совсем свежие.
Но я уже была опытным пациентом. Знала, чем отличается шовчик, который заживет, от необратимых, рваных ран.
И когда увидела себя – заревела.
– Маша, ты что? – дружно засуетились эскулапы. – Это еще не итог, мы же предупреждали!
Но я рыдала – от радости. Потому что окопы, рытвины, перепаханное поле на щеке – действительно, сменились на аккуратные полоски.
– А через полгода отшлифуем и их! – кудахтали доктора.
Единственная странность – ее я заметила, когда врачи уже покинули палату, – левая сторона лица стала какой-то… непослушной, что ли. Я улыбалась – правый уголок губы, как положено, поднимался вверх, а левый – оставался недвижим. Пыталась прищуриться, и двигалось только правое веко, а левый глаз оставался мертвым.
Доктора, конечно, заверили, что это просто последствия операции и со временем контроль над лицом вернется.
Я была девочкой умненькой и, конечно, спросила:
– Может, вы мне лицевой нерв повредили?
– Ну что ты, Маша! – возмутились врачи. – У тебя бы тогда глаз не закрывался, слезы постоянно текли. А изо рта – слюни.
Нет, ничего подобного, к счастью, не было. Но улыбнуться, рассмеяться, заплакать всем лицом я по-прежнему не могла. Левая его часть оставалась неподвижной, бесстрастной. И почти нечувствительной.
– Ты, Маша, теперь как зебра! – бестактно заявила мне бабушка.
Я даже сначала не поняла:
– Почему?
А старуха серьезно ответила:
– Половина тебя – светлая, живая. А вторая половина – черна, пуста. Я не только о твоем лице говорю.
Старуха приблизилась ко мне. Робко протянула руку. Неумело погладила по голове. Произнесла сочувственно:
– Что с тобой происходит, Маша?
Я смотрела на нее во все глаза. Никак не могла понять: бабуля меня действительно едва ли ни впервые в жизни, пожалела? Или просто хочет наладить отношения? Потому что боится – моего странного влияния на ее самочувствие, моего наполовину живого лица?
Я отклонила ее руку. Твердо произнесла:
– Прости, ба. Но давай мы с тобой не будем играть – в добрую бабушку и послушную внучку. Поздно уже и бессмысленно.
Варя (слегка рисуясь) называла свой возраст «преклонным». В крайнем случае «зрелым». Не в том смысле, что жизнь прошла. Она чувствовала себя здоровой и сильной, на пенсию в ближайшие тридцать лет не собиралась. Но влюбляться, пребывать в смятении чувств, считала, в ее годы совсем смешно. Ее удел – спокойные отношения и качественный секс.
А Данилов в один день умудрился разрушить ее размеренную жизнь, встряхнуть, перелопатить, приворожить.
Экстрасенс не стал ждать, пока Варя выйдет на связь сама – позвонил на следующее утро. Причем точно подгадал время – когда она проснется, выпьет спокойно кофе, но еще не будет спешить на работу. Нахально сообщил:
– Я заказал на вечер столики в пяти ресторанах (перечислил названия). Выбирай, куда мы пойдем.
Сказать, что она вечером занята? Или – что хотя бы подумает?.. Но Алексей продолжал весьма командирским тоном: