Мама по контракту - Виктория Вестич

— Эй! Ты что, отпусти! Я же пошутила! — пытаюсь говорить грозно, но при этом не кричать, чтобы не разбудить Лесю.

— В следующий раз подумаешь десять раз, прежде чем распускать свой язык, — припечатывает он, толкая дверь в следующую спальню.

Он швыряет меня на постель и одним рывком стягивает с себя футболку. Застываю на постели, не в силах отвести глаз от его крепкого торса, словно вытаченного из каменной глыбы. Лютый склоняется надо мной и, не давая мне ни секунды раздумий, вгрызается в губы требовательным поцелуем. Дико, жестко, по-взрослому, совсем не так, как меня целовали раньше.

Все мысли вышибает из головы как выстрелом, и я сдаюсь. Глупо не признать, что как ни страшно было стоять перед ним, в глубине души что-то дрожало совсем не от страха. Злой, свирепый, ужасный, со взрывным неуравновешенным характером — да. Опасный, холодный, расчетливый — да. Хоть десять раз я готова сказать да, несмотря на все. Меня тянет к нему, что-то темное, на уровне инстинктов, что остались от предков.

Сначала действительно приходит только боль. Но Лютый, вопреки прозвищу, действует мягко, медленно и по глазам видно, до какой степени тяжело ему сдерживать внутреннего зверя. В его глазах полыхает такой жадный пожирающий огонь, что остатки разума уплывают у нас обоих, стоит нам встретиться взглядами.

— Костя, Костя… — лихорадочно шепчу я, растворяясь в сладкой неге.

Он хрипит, до синяков вцепляясь в мои бедра и замирая так, а после опускается ниже и оставляет больные укусы на ключицах и шее. Держит, не отпуская, а я только всхлипываю, дрожа от удовольствия. Не знала, что такие жадные до боли поцелуи могут посылать такие разряды тока по телу.

Зажмуриваюсь, переживая этот момент снова и снова. Несмотря на небольшую саднящую боль, все равно сладко, томно, так непередаваемо хорошо, что я на мгновение выпадаю из реальности. А когда прихожу в себя, Лютый уже сидит на постели рядом спиной ко мне. Мышцы напряжены, кожа влажно поблескивает от пота, вырисовывая еще лучше крепко сложенную фигуру.

— Костя… — зову я несмело.

Он не смотрит на меня, молча одевается, натягивает футболку и где-то в глубине живота становится холодно.

— Из дома ни ногой, даже во двор.

— Костя… — нахожу в себе силы позвать я снова.

Лютый оборачивается и окидывает меня холодным взглядом.

— Я что-то не так сделала?

Он молчит, но его отчужденный взгляд режет без слов.

— Не молчи, пожалуйста. Это ведь… это мой первый раз, а ты…

— И что? — равнодушно вскидывает он бровь, — Чего ты ожидала? Кофе в постель, букеты и штамп в паспорте в придачу? Повзрослей, мелкая. Ты захотела секса, мы мило покувыркались, всё. Можешь дальше продолжать выполнять свои функции… мамы.

Что-то мне подсказывало, что он даже смягчил свои слова. Потому что буквально между строк слышалось это «я тобой попользовался, ты мне больше не нужна».

Натягиваю одеяло до самого подбородка и не могу отвести от него взгляда. Знаю, что выгляжу как наивная обманутая дурочка и ненавижу себя за то, что в глазах скапливаются слезы. Только не плакать! Только. Не. Плакать!

Я почти не моргаю, и Лютый качает головой с усмешкой:

— Не смотри на меня таким взглядом, как олененок Бэмби. Ничего страшного не произошло. Поверь мне, все люди практически каждый день делают это. Не ты первая, не ты последняя. Тебе даже повезло, что была с тем, кто опытнее и кто не сделал больно в первый раз.

— Не сделал больно? — повторяю эхом и, сглотнув, обжигаю его взглядом, — Убирайся. Не хочу тебя видеть больше.

— Хорошее решение, мелкая. Переключись лучше на Демида.

— Убирайся! — срываюсь на крик.

Лютый окидывает меня напоследок взглядом и выходит из комнаты. Зажимаю рот ладонью и давлюсь рыданиями, едва сдерживая подкатывающую истерику. Он не должен слышать, не должен слышать! И без этого хватило унижения. Пулей слетаю с постели и, словно пытаясь выместить зло, сдираю с нее измятое белье. Комкаю его, отшвыриваю в сторону.

Плачу я лишь спустя полчаса, в душе, когда точно уверена, что Лютый уехал и никто не увидит меня — жалкую глупую «мелкую дурочку», которая поверила, что может понравиться мужчине настолько, что рядом с ней захочется остаться. Если не на всю жизнь, то хотя бы до утра…

Я знала, что в первый раз больно, но не готова была к тому, что настолько.

Лютый

Все происходящее выбивает почву из-под ног, заставляя мир вертеться со скоростью света, а зачерствевшее сердце колотиться с такой скоростью, что пульсация отдается во всем теле. Ее стоны как пуля в затылок. Прошивают башку насквозь, хочется жадно, еще и еще, выбивать снова из нее эти звуки, от которых волосы на загривке дыбом. Он сминает ее кожу в пальцах, оставляет на коже следы, вгрызаясь, как зверь, вцепляясь пальцами до боли. Сводящей с ума, но такой сладкой одновременно.

Наваждение схлынуло лишь в тот момент, когда было поздно. Когда она уже лежала под ним, закрыв глаза, разгоряченная, томная, соблазнительная настолько, что хотелось перевернуть ее на живот, перехватить под грудной клеткой, вжать в себя и начать новый раунд.

Лютый едва не зарычал от досады и злости. На нее. На себя, что спустил поводок, поддался древним, как мир, инстинктам: взять, подчинить, сделать своей. Эта мелкая пигалица вообще не понимала, куда и во что ввязывалась. Девятнадцать — малолетка совсем, в облаках витает. И он — прожженый жизнью матерый волчара. Не пафосные слова — за ними стояло столько всего: предательство, потери, грязь. После гибели Эллы он зарекся впускать женщин в свою жизнь дальше кровати. Только секс. Не позволяя, чтобы они прорастали корнями. Слишком опасно. У него и так есть дочь. Хватит и одного слабого места.

Лютый смотрел на девчонку и ненавидел себя. Поддался на такую идиотскую провокацию! Ему тридцать пять и за всю свою жизнь он перепробовал многое. И уж точно знал все эти дурацкие женские уловки, чтобы так тупо попасться на одну из них. Еще и в таком неумелом исполнении! Но нет, стоило вспомнить снова ее губы вокруг собственного пальца, горячую влагу рта и испуганно-восторженный взгляд и… все, тушите свет.

Эта мелкая еще даже жизни не видела. Связываться с ней все равно что приговор себе вынести. Рано или поздно она поймет, в какую грязь окунулась, какая жизнь ее ждет. Возненавидит его и еще неизвестно, как поступит. Нельзя было с самого начала оставлять ее у себя. Дразнить внутреннего зверя, вскармливать в нем голод. А при виде Сони он сам рвался с цепи.

Но еще не поздно. Точку поставить нужно прямо сейчас. Может, будет в обиде на всех мужиков, поплачет, пострадает, но переживет. Не конец света.

Лютый держится холодно и отстраненно. Как последняя сволочь. Видит, что мелкая почти на грани истерики, пялится на него широко распахнутыми глазами, а в них — слезы дрожат. Подбородок вверх вздернула, чтобы вниз не потекли. Гордая.