Диомед, сын Тидея. Книга 1. Я не вернусь - Андрей Валентинов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Лысый он, Эврисфей, – гудит Сфенел. – И зубов нет – плямкает. Совсем старый! А ведь он в один день с Гераклом родился!
...Даже на полдня раньше – Гера подстроила, чтобы он, Эврисфей, ванактом микенским стал, а не дядя Геракл. Ну, да это все знают!
– У него и дети больные, у Эврисфея. Два сына и дочь, за тридцать каждому, а их и к людям не пускают. Говорят, не ходят даже – ползают. Представляешь, Тидид?
Фу ты! Не представляю – и представлять не хочу. А ведь Эврисфей – тоже божий потомок. Герой!
...Ядовитое семя! Прав ты был, папа, прав!
А Капанид басит себе дальше. Теперь ему и стараться не нужно, голос – точь-в-точь как у его отца. И плечи! Вот только борода подгуляла – три волосины, почти как у меня. Сфенел их еще и на палец крутит – все хочет на дядю Капанея походить!
А кстати, о чем это он?
– Значит, наследовать Атрей будет. Или Фиест. Они сейчас вроде как Эврисфею дядьки, только меж собой никак разобраться не могут...
– Ну их! – решаю я. – К Елене зайдем?
Зайдем! Тем более, мы как раз возле храма.
Смешно сказать, храм этот запирать стали. Конечно, никто Елену Золотую не украдет – побоится. Елена – первая из богинь. Не на небе – на земле. С тех пор как она родилась, у нас на Пелопоннесе, в Апии, в смысле, ни одного неурожая не было. И дети здоровыми рождаются (это я не про себя). Поэтому в каждом городе Елену чтут, и в селах чтут, и храмы строят. Елена – всей земле нашей вроде как талисман-оберег.
Не украдут, да только люди всякие бывают. Забрался год назад в наш храм один чудик-приезжий и всю ночь бедную Елену... Ну, в общем, любил. Статую ее, понятно. Потом три дня очищали-обкуривали! Вот храм и запирают с тех пор. Но сегодня нам повезло. Не заперли.
Зашли. Поклонились. Постояли.
– Атрид сказал, что Елену замуж выдать надо, – внезапно брякает Капанид. – Потому что ее муж владыкой всей Ахайи станет. И всей Эллады.
– Замуж? – поражаюсь я. – Богиню?
– Ну и что? – удивленно гудит Сфенел. – Говорят, было уже такое. А здорово бы, Тидид, с этой Еленой, гм-м, познакомиться. Поближе!
Говорит – и не краснеет. Его папа хоть краснел!
– Услышит! – на всякий случай киваю в сторону золотой статуи.
– Ну и пусть! – не сдается Сфенел. – Пусть слышит! Ей даже приятно будет, потому как она не мужняя жена, а богиня. Где она с кем, ну, это самое, познакомится, тому краю счастье привалит, урожай хороший!
Эка его разобрало! А что? Пошлют Капанида к Тиндарею в Спарту. В гости. А он – парень видный, ему не только девицы – жены добродетельные аргивянские глазки строят.
Что это я, никак завидую?
– Ну, ладно, Капанид, пошли! Елене спать пора.
Мой друг неохотно вздыхает (размечтался, видать!), поворачивается – так же нехотя...
– Тащи ее! Тащи! Да не упирайся, дулька дурная! Куда-а? Мы сейчас тебе хоровод устроим!
Это, понятно, не мы. Но голоса знакомые. И совсем рядом! Голоса – и плач. Плач женский, не поймешь, чей, а вот голоса...
– Вот так, вот! Ставь ее, ребята! На четыре кости!
Хохот. Плач. Снова хохот.
– Пеласги! – ахает Капанид. – Ах они, гарпии!..
– Где-то близко, – вслушиваюсь я. – У Медного Дома! Пошли!
– Побежали! – басом поправляет Сфенел.
Давно с пеласгами не дрались! Оно, вроде, и драться не с руки. Все уже мечи носим, кое-кто и бороды бреет, а у некоторых и детишки пищат.
А ведь не разбежалась Алкмеонова стая! Даже больше стала. У него в доме собираются, пьют, почти не разбавляя, а потом по улицам шляются – людей пугают. К нам заглядывают редко – чтобы не цепляться. Видать, сегодня неразбавленное пили – зашли!
Хорошо, хоть Амфилох с ними уже не ходит. Они и с братом почти и не разговаривает. Это из-за их мамы, тети Эрифилы. Алкмеон-дурак, Губа Заячья, на каждом перекрестке вопит, что ее зарежет. Это мать-то родную! Айгиала, сестра Алкмеонова, чудище конопатое, так та вообще из дому ушла, теперь у дяди Эгиалея живет. Он ее даже усыновить хочет. Удочерить в смысле.
А дядя Эгиалей хмурится. Ничего не говорит, но хмурится. И верно, в агеле Алкмеона уже с десятка три будет. А если свистнет, то и сотня набежит!
* * *
У Медного Дома (который – Палаты Данаи) – пусто. У Медного Дома – камни вповалку. Пару лет назад начали разбирать – бросили. И яма – тот самый погреб, где Даная скучала. Глубокая! Свалишься, костей не соберешь!
Где они? Ага, за камнями!
Хохот, нет, даже гогот. Плач. Снова гогот.
– И – раз! И – раз! Подмахивай, сучонка, подмахивай, а то в гости в Данае отправим! На самое донышко! Будешь там Зевса дожидаться! И – раз!
Гогот. Плач.
– Пятеро, – шепчет Сфенел (басом шепчет, понятно).
– Шестеро, – уточняю я. – Пошли!
Пятеро, шестеро, все равно – нечего им на нашей улице делать!
Камни под ногами, на руках – пыль, на хитоне – пыль. Ничего, сейчас мы им!..
Вот!
У самой ямы Данаевой – площадка. Посреди – каменюка четырехугольный. А рядом с ним...
– Тьфу ты! – морщится, Сфенел.
И действительно, «тьфу ты!»
...Девчонку животом на камень положили – голую, только браслеты на руках оставили, один жеребцом сверху пристроился, другие кругом стали. Стали – гогочут. Ну, и морды, понятное дело, дионисийские. Вакханты, понимаешь!
– И – раз, и – раз, и – раз! Да поживее, подстилка храмовая!
Теперь ясно, кто плачет. Кто – и почему. Наверное, иеродула из храма Афродиты Горы. Не из самого храма, эти за ворота не выходят, а из тех, что за стенами, из рабынь – или из подкидышей-вскормленников...
– Эрот! Эрот, ребята! Эро-о-о-т!
Это жеребец который. Отвалился, себя по приапу поглаживает. Зевс-Лебедь нашелся! Не тот, что летает, а тот, что заборы...
– Пошли отсюда, – вздыхает Сфенел. – Ну его, на срамотищу этакую смотреть!
Действительно! И связываться не хочется.
А девчонка все плачет, а эти все гогочут. Один (знаю я его, Кипсей, первый Алкмеонов подпевала!) вперед выходит..
– Чур я! Я следующий! Я! А ты, дрянь, подмахивай, а то высечем!
– Господа! Господа! Пожалейте! Пожалейте!
Это девчонка. Не плачет даже – пищит. Понятное дело – рабыня, потому и «господа». Тоже мне, господа нашлись! Господа в Микенах!
– Пожалейте! Не могу уже! Больно... Пожалейте!
Сползает с камня – прямо животом на землю, видать, ноги уже не держат...
– К-куда, куколка? На-зад! – это Кипсей.
