Жуткие приключения Робинзона Крузо, человека-оборотня - Даниэль Дефо

Между тем судьба судила иначе, и пусть все, кому доведется познакомиться с моей историей, обратят внимание на то, как часто на протяжении нашей жизни зло, которого мы всего более страшимся и стараемся избежать, становится единственным способом избавиться от преследующих нас несчастий. Я мог бы привести много подобных примеров из собственной жизни. Однако особенно замечательными в этом отношении были события последних лет моего пребывания на острове.

Как я уже говорил, наступил декабрь двадцать второго года моего пребывания на острове, время южного солнцестояния (я не могу назвать его зимним), а для меня — время уборки хлеба, благодаря чему я подолгу находился в полях. Выйдя из дома ранним утром, когда еще не рассвело, я был поражен, увидев, что на берегу, милях в двух от моего жилища по направлению к оконечности острова, где, как я обнаружил, появлялись дикари, горит костер. И, к моему ужасу, горел он не где-нибудь, а на той стороне острова, где жил я.

Я был совершенно ошеломлен этим зрелищем и притаился в своей роще, не осмеливаясь идти дальше из страха наткнуться на нежданных гостей. Но и в роще я не чувствовал себя спокойно, боясь, что если дикари разбредутся по острову и обнаружат мои частично сжатые нивы, то они сразу же поймут, что здесь живут люди, и не успокоятся до тех пор, пока не отыщут меня. Подгоняемый страхом, я вернулся в свою крепость, затащил внутрь лестницу и постарался всячески замести следы.

Затем я стал готовиться к обороне. Я зарядил все пушки — так я именовал мушкеты, установленные на моем новом оборонительном валу, — и все пистолеты, приняв решение сражаться до последнего вздоха. В таком положении я пробыл около двух часов, отчаянно желая знать, что происходит снаружи, но не имея возможности удовлетворить это желание ввиду отсутствия помощников, которых можно было бы отправить на разведку.

Просидев так еще некоторое время в размышлениях о том, как мне быть, я не смог больше мириться с неизвестностью. Приставив лестницу к отвесной части холма, я вскарабкался на его вершину. Вынув из кармана прихваченную с собой подзорную трубу, я распластался на животе и начал осматривать окрестности.

Вокруг небольшого костра я насчитал не менее девяти голых дикарей, темноглазых, с кожей цвета серой глины. Костер был разведен не для обогрева, потому что погода и так стояла очень жаркая, а для того, чтобы, как я решил, зажарить мясо привезенной с собой жертвы. Я не знал, был ли этот человек еще жив или нет.

Они прибыли на двух пирогах, которые вытащили на берег, а поскольку было время отлива, то дикари, по всей видимости, дожидались прилива, чтобы пуститься в обратный путь. Трудно представить, в какое смятение повергло меня это зрелище, и особенно то, что они высадились на моей стороне острова, так близко от меня. Однако потом я сообразил, что они могут появляться здесь только во время отлива, и поэтому во время прилива я могу свободно передвигаться по острову, если только они не прибыли сюда до его начала. Придя к этому заключению, я немного успокоился и продолжил уборку урожая.

Все вышло так, как я думал. Едва начался прилив, как дикари сели в пироги и уплыли. Мне пришлось наблюдать, как перед отъездом в течение часа или даже полутора часов они плясали на берегу; в подзорную трубу я отчетливо видел их странные телодвижения и ужимки, в которых было нечто, вселявшее в меня тревогу. И я точно разглядел, что все они совершенно голые.

Как только я увидел, что дикари сели в пироги и уплыли, я взвалил на плечи два ружья, сунул за пояс два пистолета, прицепил к боку мой огромный тесак и со всей возможной поспешностью устремился к тому холму, откуда впервые обнаружил их присутствие. Добравшись туда, на что ушло не менее двух часов, ибо я нес на себе тяжелое оружие, я понял, что здесь побывали еще три пироги. Взглянув на море, я увидел, что все они удаляются от острова в сторону материка.

Зрелище это подействовало на меня удручающим образом, особенно когда, спустившись к берегу, я увидел остатки недавнего жуткого пира: кровь, кости и куски человеческих тел, пожранных дикарями в минуты великой радости и веселья. А их непонятные символы появились даже на деревьях и камнях.

Меня охватило сильное негодование, и я вновь принялся строить план, как уничтожить первую же партию дикарей, которую я увижу в этом месте, какой бы многочисленной она ни была. Взяв топор, я стесал нанесенные на кору деревьев знаки и, покончив с ними, почувствовал, что сидящий во мне зверь очень этим обрадован. Прилив смыл с берега человеческие останки, а я драил камни так, как матросы драят палубу, до тех пор, пока мрачные символы не были полностью стерты и камни не стали чистыми вновь.

Мне было ясно, что дикари посещают мой остров не слишком часто, ибо следующий раз они заявились на остров только месяцев через пятнадцать. До этого я не видел ни их самих, ни отпечатков ног, ни каких бы то ни было следов их пребывания на острове. В дождливые сезоны они едва ли пускались в далекие путешествия, по крайней мере, до острова не добирались. Однако все это время меня не покидало ощущение тревоги, потому что я постоянно ждал их внезапного появления. Думаю, что ожидание беды хуже, чем сама беда, особенно когда этому ожиданию и страху не видно конца.

Все это время я лелеял мысль о том, как бы мне перебить этих каннибалов, и частенько размышлял о том, как бы мне напасть на них, едва они появятся на острове, особенно в том случае, если они, как в прошлый раз, разделятся на две группы.

Теперь я жил в постоянной тревоге и душевном смятении, уверенный, что рано или поздно стану добычей этих жестоких тварей. И если мне все же приходилось покидать свое убежище, то я постоянно озирался по сторонам и был начеку, принимая все меры предосторожности. Вот когда я по-настоящему порадовался тому, что у меня есть стадо коз. Ни при каких обстоятельствах я не осмелился бы стрелять из ружья, особенно в той части острова, куда дикари имели обыкновение приезжать, ибо я не хотел, чтобы они переполошились. Если бы туземцы один раз спаслись от меня бегством, то можно было ожидать, что они непременно вернутся уже на двухстах-трехстах пирогах, и тогда участь моя будет предрешена.

Впрочем, прошел еще год и три месяца, прежде чем я вновь увидел дикарей. Вполне возможно, что в течение этого времени они один или два раза побывали на острове, но либо не задерживались на нем, либо я их попросту не заметил. И зверь тоже никак не напоминал о них, хотя у него вновь наступил период, когда ему надо было помечать свою территорию, и в каждое полнолуние он свободно расхаживал по побережью, лугам и лесам. Все эти пятнадцать-шестнадцать месяцев мы с ним прожили в величайшем душевном смятении. Днем я думал о подстерегавшей меня суровой опасности, а по ночам часто мечтал о том, как бы мне перебить дикарей, и подыскивал причины, которыми можно было оправдать подобный поступок.

Между тем, в мае месяце, на двадцать четвертом году моего пребывания на острове, если верить моим подсчетам, в моей жизни произошло одно весьма примечательное событие.

Случилось это в середине мая, думаю, 16-го числа, если верить моему убогому деревянному календарю, ибо я по-прежнему продолжал делать на нем зарубки, и через четыре ночи после окончания периода полнолуния. Весь день бушевала буря с грозой, и ночь выдалась такой же штормовой. Во многом она напомнила мне ночь на ярмутском рейде, когда белые буруны налетали с моря, набрасываясь на наше судно, словно намеревались разнести его в щепки. Море набегало на берег высокими, грохочущими волнами, и этот рокот сливался с воем ветра и раскатами грома. Я понятия не имел, что должно приключиться нечто из ряда вон выходящее, и коротал время за чтением Библии и серьезными размышлениями о своем тогдашнем положении, когда внезапно со стороны моря раздался пушечный выстрел.